Быть человеком значит развиваться. Мы — не только наши гены. Всем известно, что людей изменяют среда, опыт и то, что мы делаем с нашим опытом. Я — пятидесятилетний раввин — не тот же человек, который в 22 года поступил в семинарию. Я жил своей жизнью, переживал радость и горе родительства, брака. С этим опытом изменилось и моей понимание Бога. Каждая встреча с другими определяла меня — хорошего, плохого, злого. Я горжусь тем, как я прошел свой путь, и мало что изменил бы в нем.
Я смеюсь, вспоминая разносы, которые мне постоянно устраивали в семинарии! Один из преподавателей ругал меня за то, что он считал теологией двойственности и противоречия. Он так отреагировал на статью, которую я написал. Он хотел, чтобы я выработал четкие, рациональные, непротиворечивые параметры допустимого и недопустимого. Я попытался защищать свою точку зрения, говорил о важности личной автономии, личной встречи со священным — трансформирующей и подлинной. Я пытался не отступать в споре с преподавателем, не сдаваться и не предавать собственные убеждения. В итоге мне поставили нормальную оценку, но сам случай меня потряс. Сейчас прошло тридцать лет с того разговора. Мое богословие осталось «двойственным и противоречивым». Я запомнил его слова и благодаря им стал хорошим раввином. И я думаю — а не специально ли он начал спорить со мной?
В этом году ко мне пришло двое мужчин в духовном поиске. Они не знали друг о друге. Они оба хотели принять иудаизм, но на своих условиях. Оба уже некоторое время шли по очень сложной духовной дороге. Обоим при рождении был приписан женский пол. Оба посвятили долгое время самоанализу и изменению. В моем офисе оба искали духовного смысла, который мог бы сделать их целыми, дать связь со священным. Я вспоминал слова преподавателя. Вспоминал и свой ответ: о важности личной автономии, личной встречи со священным — трансформирующей и подлинной.
Иудеи-традиционалисты не приняли бы этих мужчин в свои общины. Их трансформация была бы для них греховной мерзостью. Моя община другая; мы приняли их с распростертыми объятиями. Ортодоксальный раввин Ави Шафран (Avi Shafran) говорит (и многие традиционалисты с ним согласны): «Принять жизнь другого пола, чем пол тела, с точки зрения Торы, так же бессмысленно, как если бы человек среднего роста представлял себя высоким и требовал, чтобы его приняли в Национальную баскетбольную ассоциацию. Тела, данные нам Богом — признак того, кем мы являемся. Идея того, что у нас есть какое-то право игнорировать собственную биологию — это отрицание самой главной идеи еврейской веры. Иудаизм — не о желаниях. Он об ответсвенности. Он не о комфорте, а о службе. Достичь «счастья и гармонии» — это принять Божественную волю, а не пытаться извратить ее». Он абсолютно уверен в том, что приписанный мужской пол подразумевает, что человек должен жить как мужчина, а приписанный женский пол подразумевает, что человек должен жить как женщина.
Я не согласен. Это не проблема «пола» (плохое слово, ведь речь идет о гендере) и не проблема Божественной воли. Это — шлемут, цельность. Слова «счастье и гармония» не отражают ни борьбы, ни боли, ни чувства того, что этот образ Бога — не вполне искренний. И реформированный, и консервативный иудаизм видят в этом отражение квод абрийот — человеческого достоинства. Либеральный иудаизм видит желание трансгендерных людей выполнить то, что замыслил для них Бог. Века назад великий мудрец Рамбам говорил о том, что душа живет в сосуде, который называется телом. Трансгендерные люди хотят добиться того, чтобы душа, данная Богом, соответствовала своему сосуду. Как такой путь может не быть священным? Рабби Гиллель говорит о цели такого пути: «Если я не для себя, кто для меня? И будучи только для себя, кто я? И если не сейчас, то когда?» Эта аксиома была очень важна для мужчин, приходивших ко мне в офис неделя за неделей, месяц за месяцем.
Джой Ладин — первая открытая трансгендерная женщина, занимающая должность преподавателя в еврейском университете. Она писала, что ее путь — это не «нарушение», а «становление». «Мы становимся собой с помощью и через других людей <…> Большую часть жизни я пыталась быть для других и не быть для себя — быть мужчиной, которым мне требовалось быть, отрицать и подавлять женщину, которой я являлась. Начав переход, я начала хотеть противоположного: настаивать на том, что после всех лет отрицания, которые я дала им, их чувства неважны; требовать, чтобы они принимали и поддерживали чудесный, катастрофический процесс моего перехода от смерти к жизни. Вопросы Гиллеля заставили меня принять, что чтобы стать личностью, настоящей личностью, мне нужно было быть и для себя, и для других».
Дорога этих мужчин научила меня многому о вере и верности. Она напомнила мне о том, что в сердце духовного пути лежит индивидуальная автономия, в которой человек сам выстраивает отношения с Богом и использует еврейскую традицию как основу и наставление. Но еще у него происходят личные встречи со священным. Рабби Гиллель был прав — этим мужчинам нужно был сделать для себя то, что для них не мог сделать никто. Но они не были одни: с ними был раввин и еврейская община.
По материалам Timesunion от 10 августа 2017 года
Автор: Мэтт Катлер (Matt Cutler)
Подготовлено специально для Nuntiare.org
Еще на эту тему:
- «Мне не нужно примирять веру и гендерную идентичность — они и так в мире»
- Как Господь — невидима и хочет любви
Следите за нашими новостями!