Богословие часто считают абстрактной дисциплиной, отдаленной от проблем реального мира. С другой стороны, многие проблемы реального мира вызваны плохими богословиями. Если плохое богословие обуславливает реальность, способно ли на это хорошее богословие?
Противодействие репродуктивным правам женщин, праву на аборт, подкреплено заповедью Бога защищать жизнь. Противодействие правам ЛГБТ коренится в божественной санкции нормативной гетеросексуальности. Противодействие климатическим изменениям оспаривается теми, кто верит в Библию и не верит в науку.
Все это коренится в изначальном утверждении о том, что Бог является и должен быть единственным источником власти над человеческими убеждениями, а также контролировать нравственный аспект принятия решений. Такой взгляд часто может приводить и приводит последователей к недоверию научному знанию и другим формам знания, которые создали люди.
Все это подкрепляется плохим богословием. Многие христиане узнали в церкви, что Бог создал мир за шесть дней, и что Бог предназначил мужчине управлять женщиной и природой. Когда эти люди сталкиваются с фактами, противоречащими такой картине, они цепляются за традиционные авторитеты. Христианские фундаменталисты верят в то, что волю Бога можно узнать через Библию. Центральной для консервативных католиков является идея того, что воля Бога проявляется в иерархии церкви.
Легко понять желание уверенности, которое возникает в наше время стремительных социальных, экономических и экологических изменений. Размываются идеи того, что отцу видней, что усердная работа будет вознаграждена, а дожди будут питать, а не разрушать землю. Некоторые держатся за старые правды, боясь будущего без них. Но это — проигранная битва, в которой приходится все больше и больше отказываться видеть и знать. Факты ненадежны, мышлению нельзя доверять. Это очень опасное положение дел.
В недавнем интервью меня и Джудит Пласков спросили, чем мы заменили старую определенность. Джудит ответила, что ничто не может ее заменить: когда мы отказываемся от идеи того, что знаем волю Бога с абсолютной уверенностью, дороги назад нет.
Джудит отметила, что когда из-под ног уходит то, что мы считали крепким фундаментом, на его месте возникают новые возможности. Мы начинаем слышать голоса других. Джудит описывает, как возникает новый иудаизм, более инклюзивный для женщин и ЛГБТ-людей, более открытый миру. Он начинает возникать, когда общины заново определяют свои отношения с еврейской традицией. Джудит продолжает диалог со своей традицией, но утверждает, что локус власти в ней сместился: отдельные люди в сообществе должны взять на себя ответственность и выбрать, какие аспекты традиции они принимают, а какие хотят оставить в прошлом.
Те, кто похож на меня — кто оставил свои традиции и продолжает искать или создавать новые духовные традиции — в одной лодке. Мы не можем поесть кислоты, помедитировать, найти Богиню и остановиться. Но мы не можем и возродить древние традиции полностью, потому что наши материальные условия поменялись полностью. Более того, многие «языческие» традиции патриархальны и зависят от насилия, власти и войны. Поэтому и в них нам придется выбирать, какие аспекты мы принимаем (чувство связанности всего в жизни?), а какие отбрасываем (королевскую власть и войну?).
Принятие того, что мы всегда должны интерпретировать божественную волю самостоятельно или вместе с нашей общиной — хорошее богословие. Оно способно изменить мир. Для начала, такой подход будет значить, что отдельные люди и сообщества больше не смогут присваивать себе понимание «воли Бога» или любой другой божественной силы в политических дебатах о том, как реагировать на социальные, экономические, климатические кризисы нашего времени. Это будет одинаково применимо и к левым, и к правым. Зато мы — как личности и как члены сообществ — будем с большим знанием дела говорить о том, как понимаем и божественную, и человеческую ответственность в наше время.
Нам придется говорить со смирением. Нам придется признать, что простых ответов нет, и что ни у кого из нас нет уверенности относительно того, что от нас хотят. Возможно, тогда мы сможем снова начать говорить друг с другом.
***
Второй критерий хорошего богословия, который предлагаем я и Джудит Пласков — обращенность к миру. Под этим мы имеем в виду не только то, что божественное имманентно миру, но и то, что смысл человеческой жизни нужно искать в этом мире, а не в следующем.
Бог традиционных богословий изображается стариком с длинной белой бородой, который правит миром с небес. Такая картинка обычно представляется тем, кто знаком с идеей того, что смысл и цель человеческой жизни нельзя найти в этом мире — скорее, на небесах. Это предположение оспаривается все чаще. Многие люди больше не верят в жизнь после смерти. Смысл смертности начинает пониматься в улучшении условий для процветания людей и других форм жизни, а не в том, чтобы получать одобрение от Бога, у которого есть власть отправлять людей в рай или в ад в следующем мире.
В другой моей книге, «Она, меняющая» я утверждала, что западные философии и богословия массово «повернули не туда», когда приняли платоновский дуализм разума и тела и стали утверждать, что рациональная душа или дух может — и должен — подняться над телом, чтобы приобщиться вечных истин. Я утверждала, что причина «поворота не туда» — прочь от тела — корнями лежит в «матрициде».
Под этим я не имела в виду буквальное убийство матери, хотя и это оправдано например, в пьесах современников Платона — Эсхила и Софокла. Когда я называла «неправильный поворот» матрицидом, я имела в виду, что идея, которая привела к дуализму Платона, заключается в том, что жизнь в теле начинается с рождения из тела матери, завершающаяся смертью, недостаточно хороша. Мужчина, и тут обобщение оправдано, должен быть предназначен для более высокой цели, чем телесная жизнь, оканчивающаяся смертью. Эта новая идея влечет за собой отрицание ранних, заземленных духовностей, в которых матери почитались как дарительницы жизни. Женщины, тело, природа стали тем, что демонизируется: нечто, удерживающее «мужчину» от высшего предназначения.
Не только христианство, но также индуизм, буддизм, иудаизм и ислам включают в себя элементы матрицидного решения отвернуться от мира. Аскетические традиции, отрицающие потребности тела для того, чтобы подняться над ним, соответствуют такой схеме, как и, возможно, призыв Иисуса своим ученикам покинуть семьи, как и решение Будды бросить жену и новорожденного сына.
Я не хочу доказывать, что эти традиции преимущественно определяются поворотом от мира. Мне кажется, что во всех этих религиях есть более аффирмативные к жизни и менее отрицающие направления. Если понятен первый принцип хорошего богословия — принцип интерпретации — то из этого следует, что отдельные люди и общины могут выбирать, какому направлению следовать. Так, например, Мэттью Фокс (Matthew Fox) развивает жизнеутверждающее направление христианства, которое он называет «теологией творения», и одновременно с этим утверждает, что традиционным богословиям, основанным на концепции первородного греха и желания, должно уделяться меньше внимания. Точно так же движение Еврейского Возрождения прославляет присутствие божественного в мире.
Как могло бы выглядеть богословие, обращенное к миру? В нашей книге мы с Джудит утверждаем, что это будет богословие, продвигающее «процветание мира», потому что оно включает в себя проблемы теологии освобождения, феминистской, экофеминистской и экологической теологий.
Мы понимаем «мир» как взаимозависимое целое, частями которого являются человеческая жизнь и жизни отдельных личностей. Проблемы справедливости для бедных, для женщин, для нищих из нищих, выходят на передний план в богословиях, которые больше не могут пообещать заоблачной утопии после смерти. В то же время, мы признаем, что человеческие существа не живут в мире, в котором они — единственные важные акторы. Человеческие существа — часть взаимозависимого мира, который называется экофеминистками и защитниками окружающей среды «паутиной жизни».
Человеческие существа — не единственные ценные создания паутины жизни. Люди начинают признавать, что у животных есть чувства. Конечно, животные с чувствами тоже заслуживают «справедливости». Философия процесса идет еще дальше, утверждая, что формы сознания и выбора существуют во всей паутине жизни, включая малейшие частицы. Такой подход, известный как «панпсихизм», утверждает уважение ко всей паутине взаимозависимой жизни, а не только к так называемым «высшим» формам жизни. Это все больше подтверждается научными данными.
Богословы, которые поддерживают обращенность к миру, не всегда сходятся в приоритетах. Кто-то может концентрироваться на том, чтобы закончить войны, кто-то — на проблемах окружающей среды. Мы живем в мире, до краев наполненном разнообразием и различиями, и никто не может сделать все. Разные сообщества и разные люди будут ставить на первое место разные проблемы в разное время. Это вполне ожидаемо. Но важно принять, что у всех наших дел есть общая цель — процветание этого мира.
***
На протяжении большей части своей двухтысячелетней истории, христианское богословие понималась как применение рациональной рефлексии к раскрытым нам истинам. Предполагалось, что истины из Библии, решения церковных соборов, традиция церкви — неизменный набор фактов (например, смерть и воскресение Иисуса Христа) и доктрин (например, доктрина о Троице), которые всегда верны. Дальше предполагалось, что богослов способен подняться над телом и историей, чтобы пристально рассмотреть эти вечные истины. Таким образом, как утверждалось, богословие рассматривает вечные истины с объективной и непременно неизменной точки зрения.
В последние семьсот лет богословы начали понимать, что оба эти традиционных утверждения неверны. Все шире признается тот факт, что Библию нельзя больше понимать как книгу, продиктованную Богом. Вместо этого, откровение (если оно есть) исходит из умов, тел, опытов, историй тех, кто пишет священные тексты и формулирует вероучения. Откровение может быть выражено только на языке или языках того человека или группы, которая получает его, а опыт и идеи неизменно будут переданы через символы и метафоры более широких культур.
Помимо признания «процесса интерпретации», понимается также, что богословы никогда не могут размышлять о вечных истинах простым способом. Они должны рассмотреть обстоятельства, в которых получены и записаны факты и доктрины. Некоторые стараются отделить зерна от плевел в надежде найти зерно вечной истины, помещенное в относительность языка и символов. Так, например, среди либеральных богословов общепринято утверждать, что зерно истины в Бытии 1 заключается в том, что Бог сотворил мир, в то время как история о творении за шесть дней не буквальна.
В то время как нефундаменталистские богословы в основном понимают, что процесс интерпретации истины сложен, они с меньшим энтузиазмом подвергают критике ту точку, с которой производят интерпретацию. Многие богословы признают относительность любой позиции в принципе, но не стесняются утверждать, что нашли «настоящее» значение какого-то текста или традиции. Розмари Рэдфорд Рютер (Rosemary Radford Ruether) верит, что ее прочтение Библии с либеральной точки зрения ближе к оригинальному значению текстов, чем другие прочтения. Элизабет Шусслер-Фиоренца (Elizabeth Schussler Fiorenza), наоборот, всегда ограничивает свое прочтение и утверждает, что то, что она говорит о ранней традиции Иисуса, справедливо с точки зрения “wo/men seeking liberation.”
Шусслер-Фиоренца основывается на теории позиции наблюдателя, которая утверждает, что на любую интерпретацию текста или традиции влияет точка зрения толкователя. Если серьезно подходить к этой теории, то мы не можем утверждать что-то вроде «послание Иисуса было продиктовано заботой о бедных», не добавляя, что интерпретация сделана с «точки зрения освобождения». Такое ограничение может быть некомфортно — и не только фундаменталистам. Это значит, что все так называемые «истины» на самом деле относятся к тем, кто их утверждает.
Неудивительно, что все, чьи голоса новы для богословского разговора, с большей вероятностью будут признавать свои точки зрения, чем те, кто пишет с традиционной точки зрения белого мужчины-европейца. Многие белые богословы-мужчины продолжают верить, что они пишут «богословие», тогда как цветные богословы или женщины любого цвета пишут с «точки зрения». Когда богословие признается созданным с какой-либо перспективы, чаще всего эта перспектива обобщающая — «черная», «азиатская», «феминистская», «вуманистская», «квир». Но даже такая точка зрения может не быть инклюзивной. Поворотная книга по исследованиям черных женщин утверждает: «Все женщины белые, все черные — мужчины, но некоторые из нас — храбрые». Точно также, многие удивляются тому, что все феминистки-богословы (которых зовут принимать участие в книгах и на конференции) — христианки. И так далее.
В нашей новой книге, «Богиня и Бог в мире», Джудит Пласков и я вновь задаемся вопросом точки зрения в богословии. Несколько лет мы были вовлечены в богословский спор о природе божественного, который не могли разрешить через рациональные доводы. Мы обсуждали общие различия точек зрения как причину наших разногласий. Обе наши теологии — «феминистские», мы обе «белые». У наших богословий как у белых феминистских богословий есть нечто общее, но они различаются.
Мой взгляд на божественное как на любящее и личное, но не всемогущее, основан на Духовности Богини, но при этом на практике похож на взгляд христианских богословов процесса — таких, как Джон Кобб (John Cobb) и Моника Коулман (Monica Coleman), а также на взгляд иудейских богословов процесса — например, на взгляд Брэдли Шавита Артсона (Bradley Shavit Artson). Взгляд Джудит на божественное как на безличную творческую силу, основу и добра, и зла, похож и на взгляды неоязычников, и на взгляды других иудеев. Так мы обнаружили, что не выйдет и дальше описывать позицию Джудит как позицию «еврейской феминистки», а мою — как «феминистки Богини».
Мы обнаружили, что способы, которыми наши богословские точки зрения соотносятся с нашим опытом, нельзя объяснить через простое применение теории позиции наблюдателя. Поэтому мы предприняли радикальный шаг и совместили автобиографию и богословие в нашей новой книге, «Богиня и Бог в мире», представляя новый метод, который мы называем «воплощенным богословием». Воплощенные богословие основано на личном опыте в наших телах. В то же время, все мы живем в относительном мире, сформированном социальными и историческими событиями и силами, общими для многих. Отношение между богословиями и опытом создают сложную сеть, в которой определенные факторы приводят к разнице во взглядах, которые невозможно вычленить из целого.
И все же, мы обнаружили, что богословские взгляды можно оценить, используя в самом широком смысле рациональные и нравственные критерии: имеют ли они смысл в мире, который мы разделяем; ведут ли они к его процветанию? Разный опыт может приводить к разным пониманиям божественного, но мы можем вступить в разговор о нем, основываясь на общих критериях. В процессе обсуждения наших взглядов, мы с Джудит пришли к выводу, что оба наших взгляда имеют смысл в мире, который мы делим друг с другом (хотя каждая из нас осталась при своем понимании), и что оба ведут к процветанию мира. В то же время, мы согласились с тем, что другие взгляды — например, мнение о том, что божественное это мужское, всемогущее и полностью трансцендентное, не только в меньшей степени осмысленно с точки зрения общего опыта, но также затрудняет процветание мира.
В конце книги мы приглашаем других вступить в полностью воплощенный богословский диалог, который до того был непредставим. В такой дискуссии мы сможем выделить более или менее адекватные богословия, но не сможем доказать истинность какого бы то ни было взгляда.
Темы, поднятые в этом эссе, подробно раскрываются в книге Кэрол П. Крист и Джудит Пласков «Богиня и Бог в мире: разговоры в русле воплощенного богословия». Кэрол П. Крист также является экспертом по истории, культуре и религии Крита и организует Паломничества Богини на этот остров.
По материалам Feminism and Religion
Подготовлено специально для Nuntiare.org
Еще на эту тему:
Кэрол П. Крист