Религия, которая бесспорно доминировала в Тибете до прихода буддизма, известна как «бон». Есть предположение, что слова «бон» и «Бот» (название Тибета, Бот, Бхота) происходят из одного источника. Название «Тибет» на тибетском языке — «Бод» (произносится пё, означает «верхняя часть страны снегов», куда географически входят провинции У и Тсанг. Таким образом, название То-Пё (д) — область, ныне известная как Центральный Тибет — в устах европейцев из Дарджилинга стало звучать как Тибет.
Санскритским эквивалентом слова Бод является Бхота — название, под которым Тибет всегда был известен в Индии. Нет ничего удивительного в том, что эта религия в той или иной форме присутствовала в Тибете на протяжении всей его истории. Воздействие буддизма было ощутимым только в Центральном Тибете. Остальная территория страны, и в особенности восточные области, всегда оставались под сильным влиянием бон. Идеология буддизма сильно повлияла на характер религии бон, мировоззрение тибетцев и ход истории всей страны. Но нет никакого сомнения также в том, что сама идеология буддизма, проникая в Тибет, испытывала сильное влияние со стороны религии бон.
Старая религия никогда не была вытесненной окончательно, временами она злобно сопротивлялась, опираясь на поддержку правителей и священнослужителей, что приводило к напряженному противостоянию между последователями новой религии (CHos-Pa) и последователями старой (Bon-Ра). И все-таки бон был вынужден трансформироваться в бон-чо для того, чтобы выжить. Буддизм стал называться Сангъе кьи Чо («Дхарма, Учение Будды»), а также — Наю-пай Чо («Внутренняя Дхарма», то есть религия тибетской метрополии). Мы можем попытаться восстановить прежнюю картину и увидеть, что же представляла собой древняя религия бон.
Сегодня уже никто не станет оспаривать идею, что религия какой-либо страны так или иначе связана с географическими и климатическими особенностями региона. Климат Тибета — страны, расположенной на головокружительных гималайских высотах — чрезвычайно суров и подвержен весьма резким и непредсказуемым переменам. Условия жизни были настолько требовательными к человеку и настолько не подразумевающими какого-либо сопротивления с его стороны, что человек поневоле начинал воспринимать окружающий мир населенным своенравными и враждебными духами. Речь шла не о существах нашего мира, но о невидимых силах, контролировать которые можно было только с помощью оккультного мастерства.
Само слово бон происходит от юн-друн-ги-бон, что означает «проговаривать магические заклинания» или «повторять секретные формулы».
Проговаривание мистических формул было одной из основных отличительных особенностей бон, и это же самое можно сказать в отношении поздней религии. Одним из названий для бонских магов было «Ах-Мес» («Громовой, древний!»), но со временем эти два слога слились в слово Амнъе. «Ах» является мистическим слогом, который хорошо известен в индийской тантрической традиции. Этот звук, кроме того, входит в состав универсального мистического слога Аум. «Древний» означает бессмертную сущность и является аналогом индийского пуранам. Поэтому совсем не случайно, что в религии бон дух гор тоже носит имя Ах-Мес.
Религия бон часто неверно описывается как сочетание шаманистских верований, фетишизма и демонологии. Священнослужитель бона являлся магом и некромантом, в практику которого входило пение магических заклинаний. Он исполнял непонятные для непосвященных танцы и бесстрашно вступал в схватки с невидимыми демонами, окружавшими его.
Мировосприятие бонцев населяло духами любые места, в особенности озера и горы, скалы и пещеры. Духи были повсюду: одни скрывались глубоко под землей, другие парили высоко в небе. Существовало множество разновидностей этих духов: джиг охраняли занимаемую территорию; цан были похожи на озорных гномов, которые лазали по скалам и жили в пещерах; мрачный и ужасающий сабдаг обитал в нижнем мире и злобно преследовал тех, кто нарушал его покой, копая землю. Большинство бонских духов были враждебны человеку и имели ярко выраженные черты демонов дре. Но были также и духи, которых можно было задобрить или победить. Они превращались в благодетелей и защитников и рассматривались после этого как боги — лха. Совершенно естественно, что между двумя этими воинствами — богами и демонами — разворачивалась нескончаемая борьба; человеку же оставалось осмотрительно использовать противостояние этих сил себе во благо.
Человек мог сохранить себя, если правильно направлял силу богов и умел задобрить демонов. Если это был кочевник, собирающийся преодолеть горный перевал, то он должен был с религиозной целью соорудить конусообразное строение (ступу) из камней и с благоговением обходить вокруг него, тем самым выказывая почтение духу гор. Оборудуя стойбище, он должен был принести в жертву какое-нибудь домашнее животное. Хотя, по представлениям тибетцев, существовали целые легионы богов и демонов, но все же наиболее могущественными из них были «белый бог неба», «черная богиня земли», «красный тигр» и «неистовый дракон». В пантеоне бон женские божества по количеству превосходят мужские. Культ богини-матери был вполне естественным продуктом примитивного социального устройства старого Тибета, основанного на матриархате. Некоторые элементы этого влияния сохранились также и в позднем бон-чо. Об этом свидетельствуют, например, такие персонажи позднего пантеона, как Палден-Лхамо (тибетский аналог индийской Кали), Долма (Тара), а также разнообразные дакини.
Среди множества разнообразных божеств особый интерес представляет «синий бог неба», описываемый как «неизменное небо». Его появление связано с представлениями древних людей о небе как о чем-то незыблемом. Синее небо являлось символом постоянства, той обителью, которой каждый тибетец стремился достичь. Небо представляло материнский аспект, лоно, источник и конечный пункт бытия. Среди множества похоронных обрядов Тибета наиболее предпочтительным считался тот, который имел название «небесное погребение», в ходе которого, по представлениям древних тибетцев, человек возвращался на небо.
Верховным божеством в бон считался Небесный Наставник, позже он стал отождествляться с великим богом-йогином буддизма Махаяны — Самантабхадрой. Это позднее божество наиболее заметно фигурирует в пантеоне школы нъигма, тесная связь которой с религией бон не вызывает никакого сомнения. Магический ритуальный кинжал пхурба, широко распространенный в Тибете и используемый в ритуалах всех школ, почитается как символ небесного божества. Это божество индийского происхождения обладает крылатым телом и часто упоминается как птица Гаруда.
Легенды и предания бон говорят о бонских небесах, которым поклоняются и достижение которых после смерти является высшей целью. Достижение небес в действительности означало обретение прекрасного тела, вечной жизни и счастья еще при жизни. Люди всю свою жизнь мечтали о достижении небес и в конце ее стремились предпринять «внезапный прорыв» в царство вечного счастья.
Бонские религиозные мероприятия имели весьма сложную структуру. Они состояли не только из «произнесения заклинаний», но включали также различные ритуалы, танцы и жертвоприношения. И естественно, эти мероприятия требовали присутствия специальных священнослужителей.
Священники бон не давали обет безбрачия, и, тем не менее, они часто были затворниками, носили прическу из спутанных нестриженых волос и жили в полном одиночестве в чаще джунглей или высоко в горах. Исполняя ритуал, бонский священник надевал высокую митру черного цвета, украшенную перьями павлина или петуха; иногда использовалась диадема из костей человеческих черепов, увенчанная парой скрещенных «молний» (вишваваджра). В руках священник держал небольшой двойной барабан (дамару), каждая из секций которого стилизовала человеческий череп. Этот барабан был основным инструментом мага, а его звук вдохновлял и вызывал священный трепет.
Спектр функций бонского священнослужителя был чрезвычайно широк: он выступал одновременно магом и некромантом, шаманом и волшебником. Он попадал во власть богов, и через него божества проявляли себя в этом мире. Различными магическими манипуляциями он мог защитить людей от произвола злых духов, мог привлечь к человеку внимание божества-покровителя. Были также и особые умения, на которых мог специализироваться тот или иной священник бон. Некоторые специализировались исключительно на магии и могли «сплести веревку» между землей и небом. Другие предсказывали будущее, читали знаки и делали предсказания, излечивали недуги и управляли погодой. Были маги, специализировавшиеся на работе с умершими — они провожали их души в безопасные места потустороннего мира. Одна из разновидностей бонских шаманов занималась исключительно пением заклинаний и специализировалась на музыкальном и вокальном исполнении религиозных служб. Магия в то время и в тех местах имела особое значение, от нее зависели все остальные людские дела, начиная с сельскохозяйственных работ и заканчивая свадьбами, вот почему священнослужители бон были в таком почете.
Священнослужителям бон принадлежит линия преемственности, которая начинается с «облаченного в синюю тогу» основателя религии Шенраба, первый слог имени которого говорит о его принадлежности к профессии шамана. Говорят, что он был «реальным человеком, достигшим высот совершенства в магии» и тем, кто «придал форму религии бон». Он был также и правителем, объединив роли верховного шамана и царя, что отразилось позже в системе тибетской теократии. Он воспринимался современниками как эманация «Небесного Наставника», который, как подчеркивалось ранее, впоследствии был отождествлен с Самантабхадрой. Шенраб был наделен титулом Тонпа (Учитель) и почитался наравне с Буддой Шакьямуни. Духовные подвиги Тонпа Шенраба запечатлены в бонском фольклоре как собрание специальных гимнов. В одном из них есть строки: «Он объявил о девяти путях учения бон, Чтобы открыть небесные врата для живых, Чтобы смести врата разрушения для умерших, и вести жизнь дорогой свастики».
Священники бон использовали знак свастики (по-тибетски юн-друнг) как магическое орудие величайшей силы. Это слово используется также в качестве титула основателя религии. Свастика (санскр. «эмблема счастья»), появление которой окутано тайной, называется еще греческим крестом и символизирует движение небесных тел вокруг Большой Медведицы. По другим сведениям, свастика символизирует солнце, что подтверждается фактом ее наличия в тех местах, где был распространен культ солнца.
В индийской традиции знак свастики символизирует рождение огня из перекрещенных прутьев арат. Знак свастики четко просматривается на древних предметах, найденных в долине Инда. Свастика является ранним прототипом «несокрушимого орудия» (ваджры, по-тибетски дордже). Слово дордже («алмаз», буквально «повелитель камней») обычно переводится как «молния» или «алмаз» и ныне является самым распространенным ритуальным предметом в Тибете.
Ваджра — могущественное орудие индийского предводителя богов Индры (в «Ригведе» это «дубина Индры») — стало прототипом тибетского дордже. Небезынтересно проследить и тантрическую линию этой трансформации: для грозного тантрического божества с лошадиной головой — Хаягривы (по-тибетски Тамдин), супруга которого Ваджраварахи держит в руке это магическое оружие. Согласно распространенной легенде, дордже в качестве кинжала Тамдина, называемого Тамдин пхурба, принадлежало индийскому святому, который, перенесясь по воздуху в Тибет, воссел на холме поблизости от монастыря Сера. Эта легенда подтверждает версию об индийском происхождении дордже, широко распространенного магического орудия Тибета. Дордже, чудесным образом принесенный из Индии, хранится в монастыре Сера близ Лхасы и является одной из основных святынь данного монастыря.
Все дордже Тибета изготовлены с этого индийского оригинала. Говоря о свастике в разных религиозных традициях, следует отметить одну особенность: в традиции бон она «вращается» справа налево, то есть является левосторонней, в отличие от правосторонней свастики буддизма, символизирующей процесс «вращения» слева направо. Эта деталь объясняется характерной чертой бон: делать многие вещи в обратном порядке (обходить ступы по левой стороне, вращать молитвенные барабаны в обратную сторону и произносить мантры наоборот, например, «Ом Мани Падме Хум» как «мух-ем-пад-ни-мо»).
Бонские священники никогда не объединялись в религиозную организацию какого бы то ни было вида. Несмотря на то, что в поздний период сформировались и возникли несколько бонских монастырей (Дзогчен-Гомпа на северо-востоке Тибета), какие бы то ни было монашеские организации всегда претили духу бон. Священники бон жили в среде мирян и исполняли нужды обычных людей. За исключением религиозной практики, они не отличались от мирян ни одеждой, ни манерами.
Жертвоприношения были важной частью бонских ритуалов. Животных и птиц (а по некоторым данным, в доисторический период и людей — позже человеческие жертвоприношения были заменены фигурками из теста) убивали в честь разных богов и духов.
Жертвенная молитва, используемая в поздней Ваджраяне и имеющая, возможно, бонское происхождение, хорошо передает дух самой религии бон: «О, вы, все духи, демоны, оборотни, привидения, злобные сущности, духи безумия и эпилепсии, мужские и женские небесные покровители, а также все другие, примите эту жертву, и да будет между нами соглашение, и пусть благодать и защита исходят от этого соглашения».
Обряд жертвоприношения сопровождался суровым предупреждением для простолюдинов: «Если вы осмелитесь нарушить заключенное соглашение, то будете разрублены и выброшены, как эти животные, приносимые в жертву! Поэтому будьте едиными в своих помыслах и преданны богам небесным и земным, чтобы они могли увидеть ваши чистые помыслы!» В более поздних ритуалах буддистов поднесение жертвенных изделий торма также осталось очень важным элементом. Изображения торма изготавливаются из теста и масла и имеют различные формы (часто образы животных или птиц). Торма помещаются на алтарь, а затем церемониально разламываются и сжигаются или бросаются в воздух. Искусством изготовления и подношения торма должен владеть каждый лама. Подоплека этого ритуала, несомненно, относится к религии бон.
Бонские жертвоприношения сопровождались ритуальными танцами и драматическими представлениями, которые перешли позже в буддизм. Особое танцевальное представление, известное под названием цам, исполнялось специально обученными актерами, которые для изображения богов и демонов надевали соответствующие маски. Эта мимическая мистерия сопровождала ритуал подношения торма. Следует сказать несколько слов «в оправдание» этой мистерии, которая многими западными исследователями отождествлялась с «сатанинскими танцами». Главной ее целью, даже если она проводилась в урбанизированных монастырях, было изгнание злых духов и обеспечение благословений, что аллегорически олицетворяет изгнание несчастья и возвещение счастья. Мистерия — это лишь часть ритуала. Популярная повсюду в буддийских Гималаях, мистерия цам (в Кхумбу в Непале она называется Мани-Римду) является ярким наследием религии бон.
Берущее свой исток в тибетской мистерии цам, действо Мани-Римду начинается с «посвящения на жизнь», в ходе которого жизненная эссенция в форме ритуальной воды и магические, дающие жизнь пилюли раздаются всем присутствующим. Данная церемония преследует цель отграничить обычную жизнь от сферы высших психических проявлений. Слово ла — означает душу, которая живет не только в человеческом теле, но также и в некоторых горах, что характерно для бонских представлений.
В регионе Кхумбу расположена гора Кхумбила, которая, как считается, обладает ла, причем, если «душа» горы погибнет, то погибнет и все живое в ее окрестностях. Чтобы это предотвратить, ламы окрестных монастырей совершают специальные обряды, включающие танцевальные мистерии. Древние бонские ритуалы и мистерии такого рода обязательно включали жертвоприношения животных, так как в те времена подношения крови и мяса жертв носили вполне конкретный характер. В настоящее время жертвенные пироги торма готовят из теста и масла, однако окрашивают при этом в красный цвет, что символизирует кровь жертвы.
Знатоки Тибета в развитии религии бон выделяют три стадии. В первой стадии, которую условно можно назвать «дикий бон», упор делался на магию и волшебство, которые давали возможность покорить или умилостивить неистовых и зловредных духов, окружающих человека. Вторая стадия, которую называют «неправильный» или «ошибочный бон», характеризовалась, преимущественно, чудесами и доблестными подвигами мудрецов-шаманов, которые приходили в Тибет со стороны (по преимуществу из Кашмира).
Когда тибетский царь Дри-гумцан был убит, напуганные местные священники, не знающие, как справиться с неистовым вредоносным духом, призвали на помощь трех магов-иностранцев (из Кашмира, Душа из страны Шанг-Шунг). Один из приглашенных был настолько искусен в магии, что мог летать по небу верхом на барабане; раскрывать заговоры, успокаивая «божественного орла» (Гаруду); пером перерубать железо.
Второй маг мог предсказывать будущее и толковать судьбу при помощи разноцветных веревок. Третий маг искусно совершал похоронные обряды над людьми, погибшими насильственной смертью. Все трое были, по-видимому, индийскими тантристами и Сиддхами. Тибетские источники указывают на сильное влияние индийских Шиваитов и Тиртхиков (еретических аскетов) на развитие религии бон в этот период.
Третья стадия в истории религии бон характеризуется как «реформированный», или «обращенный» бон. Бон вынужден был адаптироваться к буддизму как к новому, более сильному религиозному течению. В настоящее время в Тибете бонские монахи не рассматриваются буддистами как чуждый элемент, и их мирное сосуществование с «людьми дхармы» не вызывает никаких сомнений.
Третья стадия развития религии бон продолжается и поныне. В настоящее время, по достоверным оценкам, не менее двух третей тибетцев в той или иной мере причисляют себя к традиции бон, и это несмотря на религиозное и политическое доминирование буддизма в течение более чем шести последних веков.
БОН И ДЗОГЧЕН
В прошлом номере мы рассказывали об экспедиции в Непал, где проводили курс обучения практикам «долгой жизни» в пещере Мандаравы. На обратном пути мы посетили один из последних действующих на планете монастырей Бон (куда «чудесным образом» прилетал известный исследователь лемурийцев), где задали настоятелю монастыря несколько вопросов.
Реформирование, как мы видим, происходит не только на сакральном уровне, но и на бытовом. Когда мы приехали в монастырь, близился полдень, на монастырском дворе монахи в синих и малиновых тогах (одеждах) проводили диспуты.
Диспут в бон-по, как и в буддизме, со стороны выглядит очень зрелищно. Монахи размахивают руками, привставая на одной ноге, резко опускаются вниз и хлопают в ладоши, как бы пытаясь убедить соперника не только логически, но и физически. Здесь как нигде прослеживается прямая связь между практикой задействования в процессе обучения или духовной практики всего, чем владеет человек, а именно: речь — тело — ум.
Престарелый настоятель, известный всему миру как авторитетный ученый и практик традиции Бон, к моменту нашего приезда сдал свои формальные полномочия молодому, но опытному преемнику. Как он говорил сам, посмеиваясь: «Я теперь на пенсии». Но нас принял, что происходит не со всеми паломниками. Первый вопрос задал я: » Какая конечная цель в традиции учения Бон?» Лама улыбнулся и в свою очередь спросил: «А кто ты, и кто твой учитель?»
Я ответил, что практикую Дзогчен, а мой учитель Намкхай Норбу. В то время я еще не знал, что в свое время Н. Норбу получал некоторые практики именно у этого настоятеля. Лама опять улыбнулся и ответил: «Конечной практикой Бон является Дзогчен, нет более высшего состояния!» Больше вопросов у меня не было.
Вот такая красивая история, почти как по Мулдашеву… Примечательно, что во всех монастырях буддистского толка вам обязательно будут всячески делать намеки на пожертвования. Интересно, что здесь все было (как и все у практиков Бон) наоборот — при посещении настоятеля принято преподносить кхадаки (шелковый шарф для благословения), которым обычно запасаются заранее. Мы рассчитывали обзавестись ими в самом монастыре, но в это время хранитель монастырского магазина уехал в город по делам, и мы спросили старшего монаха, нет ли у них кхадаков. Нам любезно их преподнесли, но наотрез отказались брать деньги даже в виде пожертвований, пришлось их буквально «впихивать» силой, к неподдельному интересу наблюдающих за этой трагикомедией монахов.
После любезно предложенного нам чая мы отправились в Катманду, в главном храме шла вечерняя служба — я услышал знакомые звуки мантр, зычно распеваемые ламами. Основной мантрой, произносимой йогами, практикующими йогу ума, был звук «А» — основа всего. Монахи возвращались к первоистоку своего сознания, мы же в Москву.
«Знание Дзогчена подобно пребыванию на самой высокой из горных вершин: все остальные горы открыты взору и лишены покрова тайны, и всякий, очутившийся на этом высочайшем пике, не может быть обусловлен никем и ничем» (из тантры раздела Дзогчена Упадеша).
ВЫСШЕЕ СОВЕРШЕНСТВО
В этом номере я решился сделать духовный подарок читателям. Сегодня у них есть возможность познакомиться с человеком, который помогает любому желающему достигнуть высшего совершенства — состояния дзог-па-чен-по. Его имя Чогьял Намкхай Норбу Ринпоче. В этой короткой статье не просто описано одно из важнейших переживаний великого мастера, но и указаны главные принципы дзогчена.
«Когда я пришел к своему Учителю Чангчубу Дордже, то был куда как образован в интеллектуальном смысле. Моя голова была набита всем тем, чему я научился в монастырских школах. Я думал, что для передачи Учения существенно важны сложные ритуалы посвящения, и стал просить Чангчуба Дордже дать мне одно посвящение. Я просил его очень долго, каждый день, но он всегда отказывался. «Что толку? — говорил он. — Ты и так уже получил посвящений от других своих учителей. В учении Дзогчен такие посвящения — не главное. Передача дается не только в формальных посвящениях». Но, несмотря на его слова, я настаивал на совершении полного ритуала посвящения, наподобие тех, что всегда давали мне другие учителя. Я не был удовлетворен его ответами: мне хотелось, чтобы он надел особый головной убор, приготовил мандалу, возлил воду из кувшина на мою голову или сделал что-нибудь еще в этом роде. Вот чего я искренне, от всей души желал, но Учитель все отказывался.
Я так долго настаивал, что он, в конце концов, согласился и пообещал, что примерно через два месяца, в день Падмасамбхавы, десятый день тибетского лунного календаря, даст мне посвящение, которого я так хотел — посвящение Самантабхадры, а также посвящение мирных и гневных божеств бардо. На самом деле эти посвящения не очень сложны, и искушенный в таких вещах учитель может справиться с ними очень быстро. Но Чангчуб Дордже никогда не получал формального образования и не привык давать посвящения. Когда, наконец, долгожданный день наступил, то посвящение заняло у него время с девяти утра до полуночи! Для начала он должен был подготовиться, исполнив ритуал самопосвящения. На это ушло все время до полудня. Затем он начал посвящение для меня. Но, во-первых, он не мог читать текст, а потом я увидел, что он не умеет совершать все те ритуальные действия, которые от него требовались. Он не был знатоком в таких делах. Поэтому он взял в помощники своего ученика, который сам был знающим учителем, и тот приготовил все мандалы и ритуальные принадлежности. Затем этот ученик начал читать текст, чтобы по ходу дела подсказывать Учителю, что тот должен делать. Но когда Чангчуб Дордже дошел до того места, где говорилось, что следует выполнить такую-то мудру, оказалось, что он не умеет ее делать. Пришлось прервать ритуал, чтобы выучить эту мудру. Затем шла очень длинная молитва, обращенная ко всем Учителям линии передачи, а во время ее пения Учитель должен был звонить колокольчиком и греметь дамару, маленьким барабанчиком. Человек, привыкший исполнять ритуалы, может все это сделать очень быстро, но Чангчуб Дордже не занимался такими вещами, и вся ситуация стала приобретать странный оборот, превращаясь в сущий фарс. Первым делом, он стал выяснять со своим помощником, что написано в примечаниях к тексту. «Ага! — сказал он, — Здесь говорится, что нужно звонить в колокольчик!» Тут он взял колокольчик и целых пять минут только и делал, что звонил без перерыва. Затем они вычитали, что нужно греметь дамару. И минут пять он гремел дамару. Потом его осенило: «О! Теперь я понял! Надо звонить в колокольчик и греметь дамару одновременно!» Так он и сделал, но тем временем забыл, что нужно было еще и петь, и потому с помощью ученика, который умел читать, проделал все сначала. Ведь систематического образования Чангчуб Дордже не получил — он был практиком и благодаря занятию практикой проявил свою мудрость и ясность и потому стал Учителем. Итак, он провозился с этим посвящением весь день и добрую часть вечера. К тому времени, когда он закончил, я был почти в состоянии шока: ведь я прекрасно знал, как следует выполнять посвящение, и это не имело ничего общего с происходящим.
Время уже близилась к полуночи, и все мы очень проголодались. Мы много раз спели вместе Песню Ваджры, короткий медленный гимн, который вводит практикующего в созерцание благодаря объединению с его звучанием, при этом слоговая структура обеспечивает все более спокойное дыхание. Это характерный для Дзогчена способ использования ритуала. Затем мы прочли краткую ганапуджу и поели. После еды Учитель дал мне настоящее объяснение смысла посвящения и передачи, и я понял, что, несмотря на все полученные мной формальные посвящения, не понимал их истинного смысла, не проникся им.
Затем, в течение трех или четырех часов подряд, Чангчуб Дордже давал мне настоящее объяснение Дзогчена — не в интеллектуальном плане, а в виде очень прямой и раскованной дружеской беседы. Хотя я так долго учился, это был первый раз, когда Учитель по-настоящему предпринял прямую попытку заставить меня что-то понять. То, что он говорил и как он это говорил, прозвучало как истинная тантра Дзогчена, изреченная вслух, свободно и спонтанно. Я знал, что даже самые образованные ученые не смогли бы так говорить. Он говорил, исходя из собственной ясности, а не из интеллектуального понимания. С того дня я усвоил, что интеллектуальное образование, которое раньше было для меня таким важным, имеет всего-навсего второстепенное значение. И я понял, что главное в передаче — это не исполнение ритуалов и посвящений и не пространные интеллектуальные объяснения. В тот день мои умственные построения рухнули до основания. До того же я был полностью замкнут в тех представлениях, которые получил за время обучения в школе. Чтобы получить Введение, в Дзогчене необходима передача, а Прямое Введение, которое я получил от Учителя в тот день и продолжал получать во время всего моего дальнейшего пребывания с ним, было типичным способом передачи учений Дзогчена по линии духовной преемственности от Учителя к ученику со времени Гараба Дордже, первого Учителя Дзогчена, который сам получил передачу через прямое видение Самбхогакайи. Хотя более простая разновидность учений Дзогчена была включена во многие направления бонской традиции Шенрабом Миво, великим реформатором Бон, задолго до Гараба Дордже, тем не менее, то, что мы теперь называем «три раздела учений Дзогчен», впервые на этой планете и в эту кальпу стал передавать Гараб Дордже. И хотя великий Учитель Падмасамбхава, который пришел позже, несомненно, известен более широко, именно от Гараба Дордже он получил как Прямую Передачу в форме чистого видения, преодолевающего время и пространство, так и обычную устную передачу через духовную линию его учеников.
Великий бонский Учитель Шенраб Миво родился в 1856 году до н. э. Он реформировал и объединил различные бонские традиции, существовавшие в то время, заменив подлинные жертвоприношения животных подношением ритуальных фигурок. Он также ввел самую раннюю их всех известных разновидностей учения Дзогчен (Янгдагпэй Сэмбон), которая менее разработана, чем три раздела Гараба Дордже. Корень слова «бон» означает «произносить» или «петь», так что это название относилось ко всем, кто читал мантры или исполнял ритуалы. Ритуальные бонские практики направлены на то, чтобы человек мог выйти за пределы двойственности и овладеть энергией.
Гараб Дордже был полностью реализовавшим существом. Реализовавшее существо может само выбирать место и время своего рождения, что кажется невозможным с ограниченной точки зрения, свойственной двойственному видению. Примерно в 184 году до н. э. он проявился в образе Нирманакайи, родившись в стране Уддияна (гиб. Ургьен), расположенной к северо-западу от Индии. Там он жил, проповедуя Учение людям и дакини. Прежде чем войти в Тело Света, Гараб Дордже дал свое последнее Учение, в котором вся суть Дзогчена сосредоточена в трех принципах, иногда называемых «Три последних завета Гараба Дордже». Хотя цель учения Дзогчен заключается не в развитии интеллекта, а в том, чтобы вывести человека за пределы ограничений, в изначальное состояние, тем не менее, оно содержит четкую и ясную, подобную кристаллической решетке, структуру взаимосвязанных объяснений. Основу этой четкой структуры составляют Три Завета, или Три Принципа Гараба Дордже.
Три принципа Учения Дзогчен по Гарабу Дордже
1. ПРЯМОЕ ВВЕДЕНИЕ в изначальное состояние дается ученику непосредственно Учителем. Учитель всегда пребывает в изначальном состоянии, и присутствие этого состояния само передается ученику в любой ситуации или при любой деятельности, в которой они оба участвуют.
2. Ученик входит в недвойственное созерцание и, переживая изначальное состояние, больше НЕ ОСТАЕТСЯ В СОМНЕНИИ относительно того, что это такое.
3. Ученик ПРОДОЛЖАЕТ ОСТАВАТЬСЯ В ЭТОМ СОСТОЯНИИ недвойственного созерцания, в изначальном состоянии, внося созерцание в каждое свое действие, пока не будет реализовано, не станет реальным то, что изначально является истинным состоянием каждого человека (Дхармакайя), но остается скрытым из-за двойственного видения. Практикующий продолжает пребывать в таком состоянии вплоть до полной реализации.
Лама Карма Самтен Чойлел
Использованы материалы Р. Рао в переводе А. Иванникова. Намкхай Норбу Ринпоче «Кристалл и путь света. Сутра, Тантра и Дзогчен»
Источник: Гнозис.Инфо.
Еще на эту тему:
- Дзонгсар Кхьенце Ринпоче говорит о гомосексуальности и буддизме
- Издана первая книга об ЛГБТ-инклюзивном буддизме
Следите за нашими новостями!