cena„Мы сильно колеблемся между официальной литургией, носительницей больших многовековых богатств, от которых мы не можем отказаться (но эта литургия стереотипна, централизована, заботится лишь о теологиче­ской ортодоксальности), и народной литургией с ее символичным, полным любви религиозным миром, почти неведомым теологам, пастырям и исследователям (но имеющим свою двусмысленность, которую нельзя отрицать)”.

Эти слова дона Антонио Батисты Фрагозо, епископа Кратеуса (Брази­лия. — Прим. пер.), показывают, что и литургическое выражение может скрывать символы и послания, способные открыть латиноамериканскому народу путь к борьбе за собственное освобождение. У народа есть свой куль­турный, политический, религиозный мир, своя история, своя прародитель­ская память, символы, лексика, которые зачастую чужды „интеллигенции” как местной, так и заграничной, не имеющей „ключа” к их прочтению и восприятию. Поэтому войти в народный религиозный мир непросто. Во мно­гих случаях, сознательно или по легкомыслию, нарушался культурный облик народа…

Попытаемся, не претендуя на анализ, классифицировать или располо­жить, опираясь на два момента (выражения), народную религиозность наи­более маргинальных и отчаявшихся этнических групп латиноамериканского мира индейцев и негров через „Мессу о земле без зла” и ,,Мессу киломбов”.

1. „Месса о земле без зла” — это месса туземного сопротивления, сложен­ная Педро Касальдалигой и Педро Тьеррой (авторы текста) и Мартином Копласом (автор музыки), живущими вМато-Гроссо (Бразилия). Месса была издана в Рио-де-Жанейро в 1980 году.

Она представляет память о „распятых” индейцах, об анонимном кол­лективном мученичестве начиная с колониального периода (XVI в.) до настоящего времени: постоянные убийства на континентальном уровне, по данным Миссионерского туземного совета, продолжаются и ныне — ли­бо силами армии, получающей помощь израильских „техников”, либо про­поенными группировками, располагающими военными материалами, ко­торые почти целиком поступают из Израиля, тактического агента политики США.

Касальдалига во введении к мессе напоминает, что христиане привыкли признавать и отличать только тех мучеников, которых сделали из христиан нехристиане. Но они игнорируют многих мучеников, сделанных самими христианами: таковыми были более 4 млн. индейцев, убитых за последние пять веков.

„Землю без зла” неустанно искала мистика индейцев-гуарани: после всякого пережитого ими насилия от пролитой крови они продолжали искать эту землю, а не „небо”, землю без зла, то есть возможную утопию, основан­ную на борьбе всех угнетенных, свободную родину всех людей.

Это могла бы быть поэма или баллада, но это стало мессой, потому что, как утверждает Педро Тьерра, невозможно отделить историю туземных народов Америки от присутствия церкви;сама церковь, которая благосло­вила шпагу конкистадоров и их опустошительные набеги, в этой мессе посы­пает голову пеплом и говорит о своем покаянии, желая сохранить связь с угнетенными всей Америки и быть рядом с ними в пути за освобождение… Эта туземная месса сделана как память, угрызение совести, осуждение, долг; она ставит нас перед фатальной реальностью единственного из за­воеванных континентов (Азия, Африка, Америка), который никогда не вернется к своим детям: „Речь идет о невозможных мечтах об Америке, ставшей Индией. Речь идет о констатации несказанного насилия, которым завоеватели заполнили этот континент” (Педро Тьерра. „Месса туземного сопротивления”).

Поиски самовыражения неизбежно приводят к повороту к прошлому, и „Месса о земле без зла”, которая в музыкальном плане состоит из семи ча­стей (увертюра, покаяние и воспоминания, аллилуйя, дар, обряд мира, при­частие, конечная цель), исполняется на типичных региональных латино­американских инструментах. В ее части „Покаяние и воспоминания” основным моментом является диалог между индейской Америкой и коллек­тивной совестью „цивилизаторов”, как колонизаторов, так и миссионеров. В „конечной цели” трагические исторические рассказы (некоторые из них относятся к совсем недавнему времени) чередуются с общими покаян­ными криками общины: „Память, угрызения совести, долг”.

Во всей мессе смерть Христа и его воскресение, его личная, уже свершив­шаяся пасха встречается с пасхой индейской Америки, осужденной на смерть, но „еще без воскресения”. Однако месса полна неудержимой надежды и неизбежного политического компромисса, который делает эту надежду правдоподобной и эффективной. В конечном счете она эсхатологическая.

Месса вспоминает своих святых от легендарного Монтесумы до италь­янского миссионера Джованни Боско, расстрелянного военной полицией. Трогательна песнь американской матери семейства. В ней знаки „конти­нентального” духа, вдохновляющего ее, желание создавать и объединить все народы континента в едином марше за освобождение…

В первом служении этой мессы в соборе св. Павла 22 апреля 1979 г. участвовали 40 епископов. Это не просто молитва, не „шоу”. Это музыкаль­ный и словесный текст, который переводит реальное евхаристическое служение в туземные формы.

2. „Месса киломбов” родилась из истории страдания негров в Бразилии (речь идет о рабах, которых в 1570 г. там было 2—3 тыс., а к началу XIX ве­ка их число быстро возросло почти до 52 % населения негритянской ра­сы) . И это афро-бразильская месса.

Африканец был вырван из своего окружения, отделен от своих сопле­менников, вынужден отказаться от своих богов, сменить имя при „креще­нии”, принимая имена, лишенные для него какого-либо значения. В ориги­нальной форме религиозного синкретизма он принял религию своих угне­тателей, преобразовав ее в символ веры своих предков: изображения святых стали материализацией его богов…

Первую „Мессу киломбов” отслужили в годовщину смерти Зумби (20 апреля 1695 г.) — лидера киломбов, который долго сопротивлялся яростным атакам белых голландцев в Пальмаресе; 50 лет просуществовала в лесу „Республика Пальмареса”, дав пример свободной организации более 20 тыс. рабов.

Эта месса пытается приблизить к чернокожему населению часть церкви, в прошлом не осуждавшей рабство и пытки, которым подвергали негров, не проклявшей позорные столбы и эксплуатацию, не благословившей киломбов, церковь, присутствовавшую не в бараках, где жили рабы, а в „боль­ших домах” хозяев. В качестве пожертвований („даров”) предлагаются труд и его плоды, „золото зерна, а не сусальное золото” и как символ мятежни­ков — голова брата Зумби, убитого угнетателями…

Есть также хвала Марии, „Марии-мулатке”; и Назарет становится „ко­лонизированной трущобой”… Заключительная песнь под банджо (носталь­гия чернокожих по Африке) выражаетнадежду на будущее освобождение, на новые небеса и новую землю, на „черную утопию” союза со всеми бед­няками Земли…

То, что из Рима пришли письма с неодобрением (а значит, с полным не­пониманием) как „Мессы киломбов”, так и „Мессы о земле без зла”, еще раз показывает неспособность церкви предоставить возможность свободной интерпретации Евангелия в среде разных и различных культур всех времен и всех народов.

Это вызвало озабоченность, выраженную в письме теологов журнала „Концилиум”, которые видят в ватиканских письмах „запрещение продол­жать опыт по внедрению литургии в массы черного и индейского населения”, попытки „ослабить церковь бедняков и полностью пересмотреть решения II Ватиканского собора”.

 1985 г.
Источник.

Об авторе: Розелла Лукетти, итальянская католичка.