— Поскольку марксизм как теория лежит в основе социалистического строя, я предпочел бы сказать несколько слов о политических принципах, которыми руководствуются правительства и граждане стран социализма. Причем не только марксисты, но и, например, христианские круги.
Прежде всего я имею в виду тезис о недопустимости войны, поддерживаемый как верующими, так и неверующими. У нас в развивающихся государствах, в частности Латинской Америки, порой складывается впечатление, будто предотвращение катастрофы всецело зависит от доброго взаимопонимания Запада и Востока. Однако на деле для сохранения мира требуется политика, которая, если образно ее представить, напоминает крест — главный христианский символ: благоразумие и разоружение по линии Запад — Восток должны дополниться установлением качественно иных хозяйственных связей между Севером и Югом. Спокойствие на планете не восторжествует, пока не будет создан новый экономический порядок.
Другой важный для меня момент — курс социалистических стран на демократизацию. Христиане — сторонники теологии освобождения — полностью одобряют его, воспринимая развертывающиеся процессы не как уступку кому-либо или возврат к капитализму, а как совершенствование более передового общественного строя.
— Что Вы могли бы сказать о знаменитой формуле К. Маркса „религия есть опиум народа” и современном атеизме вообще?
— Сразу надо сделать несколько уточнений. Во-первых, Маркс пришел к такому выводу применительно к Германии XIX столетия, где религия состояла на службе реакционного государства, освящала его гнет и действительно была опиумом народа, поскольку затуманивала критическое осмысление конкретной обстановки.
Во-вторых, весьма любопытно отметить: Маркс никогда не отождествлял с опиумом народа саму веру в Бога. И это различие вовсе не случайно. Наука призвана анализировать религиозные проявления, их отражение в культурной жизни общества, но не саму веру.
К сожалению, встречаются марксисты, которые, по-моему, делают шаг в сторону метафизики, сводя критику религии к отрицанию бытия Бога. Вообще христиан не смущает, что марксисты руководствуются атеистическим мировоззрением: неверующих много и среди представителей других идеологий. Это — вопрос свободы совести, внутренней потребности каждого человека, и мы никогда не вправе заставлять веровать. Однако нас очень удивляет и печалит, когда в учении Маркса на первый план нередко выдвигается воинствующий атеизм. Ведь родилось-то оно не под знаменем богоборства, а как революционная теория пролетариата. Марксизм вырастает из борьбы трудящихся и одновременно способствует ее дальнейшему развитию. Иными словами, и отправной, и конечный пункт марксистской мысли — практическая деятельность рабочего класса. Тем не менее есть случаи обратной логики: кое-кто идет от теории к практике и затем возвращается к теории. Я это считаю в корне неверным подходом.
Маркс вывел свою известную формулу из анализа религиозной ситуации своего времени. Она совершенно правильна, основывается на эмпирических, научных данных. Но абсолютизировать ее нельзя, ибо опиумом была прежде всего политика прусского государства, хотя политика не всегда и не везде — синоним дурмана.
В Латинской Америке атеизм не является для марксизма проблемой номер один. Сандинистская революция, совершенная впервые в мире при тесном взаимодействии христиан и марксистов, издала в октябре 1980 года специальный документ. Там, в частности, говорится: „…Наш опыт доказывает, когда христиане, опираясь на свою веру, способны ответить на нужды народа и истории, сама вера толкает их на путь революционной борьбы”. Ф. Кастро в интервью, которое легло в основу моей книги „Фидель и религия”, тоже отмечает, что религия, подобно политике, может быть не только опиумом, но и чудотворным средством — это зависит от того, как ею пользуются: для защиты либо угнетателей и эксплуататоров, либо угнетенных и эксплуатируемых.
На Латиноамериканском континенте, где сейчас проживает более половины, а к началу третьего тысячелетия будет сосредоточено около 65—70% всех католиков земного шара, христианское учение становится фактором раскрепощения народных масс. Поскольку огромное большинство верующих здесь — обездоленные слои населения, на конференциях в Медельине (1968 г.) и Пуэбло (1979 г.) Латиноамериканский епископальный совет в своих решениях сделал выбор в пользу бедных. Храмы стран Латинской Америки — в отличие от Западной Европы — полны рабочих и крестьян. Эти факты не остаются не замеченными марксистами, но, к сожалению, среди них еще есть догматики, считающие, что религия, черпая вдохновение в евангельских заветах, не способна меняться и помогать СТРОИТЕЛЬСТВУ НОВОГО МИРА.
Во взаимоотношениях марксистов и верующих накопилось немало ошибок, корни которых уходят в прошлое, когда ряд церквей был тесно связан с господствовавшими режимами, а в компартиях преобладали упрощенные, сектантские, сталинистские подходы к религии. И тем не менее сейчас, на мой взгляд, как никогда налицо благоприятные условия для диалога. Зачастую главным препятствием на пути к сотрудничеству являются предубеждения, и устранить их можно, только ближе познавая друг друга.
— В теологии освобождения США отождествляются с Древним Римом, а Латинская Америка — с районами возникновения христианства. Насколько оправдана такая параллель?
— Она обусловлена историческим совпадением. Дело в том, что Иисус жил в небольшой провинции, находившейся под пятой Римской империи, а латиноамериканцы живут на континенте, угнетаемом империализмом Соединенных Штатов. Вполне естественно, когда бедняки читают Библию, им в голову приходит это сравнение: раннехристианские общины — вдохновляющий нас пример.
Свою религиозную практику мы ни на минуту не отделяем от требования справедливости. Ведь три четверти, то есть приблизительно 300 млн., обитателей Латинской Америки страдают от голода. Например, в моей стране — Бразилии, где проживает до 145 млн. человек, — около половины национального дохода оседает в карманах 10 % населения, в то время как 13 млн. лишены работы, причем свыше 40 млн. влачат абсолютно нищенское существование. По улицам городов бродят, как бездомные псы, миллионы беспризорных детей, лишенных тепла, родительской ласки, возможности учиться и получить работу.
Ответственность за перечисленные и многие другие беды несет отнюдь не Бог. Наоборот, он желает людям благополучия. Сам Иисус говорил: „Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком” (Ин X, 10). Теологи-освобожденцы, усматривая причины бедности, эксплуатации и социального неравенства в сложившихся порядках, следуют примеру Христа, который вопреки фарисеям, утверждавшим, что болезнь — наказание Господня, доказывал ее сугубо земное происхождение. Исцеляя немощных, движимый глубоко нравственными побуждениями, он совершал в определенном смысле подрывные действия и погиб как политзаключенный.
Мы — ученики и последователи Искупителя. И в мире, где так много конфликтов, вера непременно обретает для нас политическое звучание. Иными словами, церковь — отнюдь не сонм ангелов, парящих в небесах; покуда в обществе не воцарится согласие, в ее лоне тоже будут противоречия. Но они вовсе не обязательно касаются сути веры и единства вокруг евангельских заветов.
—Не могли бы Вы вкратце охарактеризовать отношение Ватикана к теоологии освобождения?
—В течение довольно длительного времени западные журналисты пытаются вложить в уста римского первосвященника слова порицания теологии освобождения. Тем не менее, если просмотреть все папские документы за последние десятилетия, вы не найдете в ее адрес ни одной неодобрительной фразы. Да, действительно, отдельные консервативно настроенные иерархи хотят озаботить Ватикан фактом нашего существования. Но в Латинской Америке мы сотрудничаем с епископатом, вовсе не отрицаем божественности Христа и не провозглашаем марксизм новой религией. Весьма показательно, что в апреле 1987 года папа Иоанн Павел II обратился к Епископской конференции Бразилии с посланием, где высказался о полезности и важности теологии освобождения для латиноамериканской церкви.
1989 г.
Источник.
Об авторе: Фрей Бетто — бразильский писатель, левый политический деятель, теолог освобождения Доминиканского ордена.