В последние годы русскоязычные феминистки стали активно обсуждать две очень важные темы.
Первая тема — это тема домашнего насилия, «абьюза» со стороны супругов и партнеров.
Вторая тема — это тема психических проблем, которые возникают у людей в контексте травмирующей ситуации.
Эти темы очень сильно связаны, потому что семейное насилие расшатывает психику, что в свою очередь мешает положить конец этому насилию.
Как феминистка, изучающая тему домашнего насилия, и как та, кто сам пережил домашнее насилие (но не со стороны партнера, а со стороны отца), я понимаю, что это такое.
Тексты о домашнем насилии всегда вызывали у меня интерес, и меня волновало два вопроса — как распознать насилие, когда твоя психика уже настолько расшатана, что сложно мыслить логически, и как уйти из насильственных отношений.
Недавно я поняла, что эта тема гораздо сложнее и глубже, чем мне кажется.
Когда я сидела на презентации книги, посвященной православному взгляду на ЛГБТ-вопросы, я поняла, что мои отношения с православием во многом были похожи на мои отношения с семьей. И что все те признаки психологического насилия (которое зачастую бывает даже опаснее физического), о котором пишут феминистские психологи, присущи и насильственным отношениям с церковью как с организацией.
Я жила в православном окружении и находилась под постоянным давлением, и русская православная церковь в моем случае выполняла роль типичного абьюзера.
Фундаменталистский фон был для меня нормой, примерно так же, как для многих женщин нормой является подчиненное положение или насилие со стороны мужа. С одной стороны, я понимала, что религия не должна причинять столько страданий. «Бог есть любовь», Бог — воплощение добра, он мой невидимый друг, для которого моя судьба не может быть безразлична. Так почему он допускает, чтобы мне было так плохо?
— Потому что с тобой что-то не так, — говорили мне окружающие. — Потому что ты испытываешь сексуальное влечение ни к тем, к кому надо, потому что ты мыслишь не так, как надо, потому что у тебя неправильная национальная идентичность, потому что ты даже не можешь нормально молиться!
То есть, я «сама виновата».
— К тому же, возможно, Он так тебя испытывает.
То есть, «бьет, значит любит».
Как видите, сходство почти очевидно. Оно заключается еще и в том, что некоторым людям — таким как я, и, возможно, вы — этот вид насилия сложно распознать. Особенно если у вас почти ничего нет — если вам кажется, что ваш мир катится куда-то совсем не туда, и единственное, что у вас есть — это любимый человек. Или Бог, представления о котором для вас связаны с вашей религией (и у вас нет ресурсов их пересмотреть).
Поэтому я решила составить список того, как распознать насилие со стороны религиозной организации.
Этот список во многом основан на тех текстах об абьюзе, которые я находила на феминистских сайтах и в феминистских книгах. Но в качестве примера я буду использовать свой собственный опыт, проводя параллели между насильственными семейными (и партнерскими) отношениями и церковным насилием.
Итак, вот признаки насилия, на которые вам стоит обратить внимание.
1) Культивирование чувства вины
Очень многие насильственные семейные отношения строятся на чувстве вины. Человек, совершающий насилие, манипулирует жертвой, выставляя ее виноватой и обязанной искупить эту вину.
Точно так же вели себя фундаменталисты, когда я была маленькой и ходила в православную церковь. Стоило мне что-то сделать не так (или «не так»), мне говорили, что я должна попросить «у Боженьки прощения».
Отец говорил о том, что «грех — всего лишь ошибка», и что «Бог милостив», но при этом обвинял меня даже в тех ошибках, которые я не могла предвидеть и предотвратить, ссылаясь на религию.
Одно из любимых выражений моего отца было «Если бы Бог был справедлив, никто из нас не дожил бы до вечера». При этом он не говорил, зачем тогда Бог создал таких людей, которых справедливо было бы уничтожить. Он просто культивировал представление о том, что все мы виноваты, и очень сильно. Что я виновата. Всегда. Во всем. И что все ошибки, связанные с Богом и религией, очень страшны и опасны. Даже если я посмела двигаться в церкви естественным для себя образом, немного раскачиваясь, чтобы лучше воспринимать информацию. Даже если я случайно уронила икону. Я виновата. Очень сильно.
Так я начала бояться любого действия, которое можно расценить как богохульство. Это привело к тому, что я жила в постоянном напряжении. На фоне всех остальных проблем я начала считать ошибкой само свое существование. В итоге большая часть моих навыков была заблокирована — я не могла читать, смотреть фильмы, писать экзамены, нормально общаться и нормально оценивать окружающую ситуацию. Я не могла ничего делать, не прерываясь на то, чтобы прочесть молитву. Чтобы вымолить у Бога прощения. Я боялась Бога, но при этом мне казалось, что кроме Него у меня нет никого и ничего.
Но разве могут нормальные отношения строиться на страхе и вине? Думаю, нет. Вне зависимости от того, с кем они — с Богом или с человеком. И те, кто навязывают вам отношения, где страх и вина — очень значительная компонента — вам не друзья.
2) Уход от ответственности, отказ признавать свои ошибки
Если человек никогда не признает свои ошибки и не просит прощения, это должно насторожить. Это не обязательно означает, что этот человек склонен к насилию и манипуляции, но если человек вредит вам и даже отказывается это признавать, то в отношениях явно есть проблема. А если он еще и пытается переложить ответственность на вас, то насилие очевидно.
То же самое касается и организаций.
Как уже говорилось выше, культура, которую я наблюдала в РПЦ, была почти полностью основана на чувстве вины. Я еще не до конца признавала свою гомосексуальность, но понимала, что если я окажусь лесбиянкой, то это все посчитают моей виной. И я ломала себе психику, стараясь не думать о сексуальной ориентации.
Церковная гомофобная риторика сильно мне навредила. И не только мне. Но очевидно, что РПЦ в ближайшие десятилетия не возьмет на себя ответственность не только за психические проблемы, которые они провоцируют у ЛГБТ-верующих (и которые иногда доводят их до самоубийства), а и за гомофобные и трансфобные преступления ненависти, вдохновленные некоторыми ее особо консервативными деятелями. Некоторые влиятельные православные люди говорят, что они против насилия по отношению к ЛГБТ-людям, но они отрицают очевидную связь между речами ненависти своих церковных «братьев» и созданием атмосферы ненависти в обществе.
3) Газлайтинг (отрицание опыта)
Этот пункт напрямую связан с предыдущим.
Газлайтинг — это форма психологического насилия и манипуляции, цель которой — заставить человека сомневаться в реальности происходящего, и в адекватности собственного восприятия. Термин появился благодаря английской пьесе «Газовый свет», в которой муж пытался свести жену с ума, переставляя вещи и включая газовый свет, и заявляя потом, что он ничего не видел, и что жене все это только померещилось.
Именно так вели себя деятели и прихожане моей бывшей православной церкви, когда речь заходила об антисемитизме.
В подростковом возрасте я очень четко ассоциировала себя с евреями. И дело было не только в том, что по происхождению я частично еврейка. Дело еще было в том опыте дискриминации, с которой я сталкивалась из-за моего нейротипа, и которая очень сильно напоминала мне дискриминацию евреев в течение последних столетий, и в том что я понимала еврейскую культуру лучше культур других моих предков.
Поэтому когда я слышала нечто антисемитское, я сразу воспринимала это на свой счет.
То есть, школьная героизация героя Гоголя Тараса Бульбы, который участвовал в еврейском погроме, для меня было вроде послания «твоя жизнь и жизнь таких как ты для нас ничего не стоит, и мы можем ограбить или убить тебя ради блага нашего народа»
.
Поэтому то, что в нашей церкви продавали «протоколы Сионских мудрецов» и прочую антисемитскую литературу, то, что популярный православный лектор, которого слушал мой отец, приводил в качестве примера людей, действующих из отрицательных побуждений, выдуманных людей с еврейскими именами и фамилиями, и то, что в качестве врагов Церкви часто называли богатых евреев, не могло остаться мною незамеченным. Я это воспринимала как нападки на меня лично — нападки, от которых я не могу защититься.
И это было бы не так сложно для меня, если бы это была прямая ненависть. Тогда бы я сообразила, что не могу быть частью церкви, которая призывает к ненависти по национальному и религиозному признаку. Я бы просто поняла, что РПЦ не имеет ничего общего с моими представлениями о Боге, и отказалась бы от какого-либо взаимодействия с этой организацией. Но ненависть была завуалирована. Мой отец и другие люди, ссылающиеся на заговоры «влиятельных евреев», потом заявляли, что они ничего подобного не говорили, и что они не верят в «жидомасонские» заговоры. Иногда они даже говорили, что христиане не могут быть антисемитами. Но они ими были.
И очень долго я не понимала, что происходит. Мне казалось, что я преувеличиваю, что никакого антисемитизма в РПЦ нет и быть не может, что после Второй мировой все должны понимать…
А потом начинала испытывать сильную тревожность и навязчивые мысли. Мне казалось, что я схожу с ума. Так что это был самый настоящий газлайтинг, в его самой жесткой форме.
Неудивительно, что после такого меня сейчас иногда в буквальном смысле тошнит, когда я сталкиваюсь с православным антисемитизмом.
4) Сведение личности к стереотипам
— Ты же баба, и поэтому должна подчиняться, — говорит муж-абьюзер своей жене.
Мужья-абьюзеры часто не видят в своих женах личностей. Они для них просто набор функций и стереотипов, которые в патриархальном обществе налагаются на женщин.
Точно так же меня воспринимали в РПЦ. Если я женщина, то прежде всего должна стать матерью (или уйти в монастырь). Если я ребенок, то должна подчиняться родителям. При этом реальная ситуация, мои желания и моя личность никого не волновали. Фактически, меня лишали субъектности и права выбора на то, как мне жить, отрицали, что у меня могут быть личностные предпочтения и особенности, которые не вписываются в доминирующие представления о «правильной» православной девочке.
Я очень сильно сомневаюсь, что Бог, который создал людей разными, хочет, чтобы все человечество разделилось на несколько стереотипных групп, и подавляла свою личность. И если вы не верите в такого Бога, то вам стоит быть осторожнее с религиозными организациями, которые предъявляют подобные требования, пытаясь говорить от Его имени.
4) Односторонний диалог
Как известно, для того чтобы отношения были благоприятными, они должны быть взаимными. Обе стороны должны получать от них выгоду. Если же возникает конфликт, важно чтобы обе стороны делали что-то, чтобы его уладить.
Поэтому психологи часто пишут о том, что отношения могут легко перерасти в насильственные, если все конфликты пытается уладить только один партнер.
Когда я была в РПЦ, мне было очень тяжело из-за отсутствия в этой церкви инклюзивной среды. Я — аутичный человек, и поэтому мой образ мышления и мое сенсорное восприятие отличается от мышления и восприятия большинства людей. Но церкви РПЦ полностью рассчитаны на неаутичных людей. В церквях слишком шумно и ярко, и концу службы у меня всегда наступала сенсорная перегрузка. Все советы вроде «не представлять себе образов во время молитвы» и «стоять на месте во время молитвы», рассчитаны на людей с нейротипичным мышлением.
Я была готова работать над тем, чтобы это исправить. Предлагала православным активистам создать инклюзивную среду в церквях и написать специальные брошюры для священников, чтобы они знали, как взаимодействовать с аутичными прихожанами. Я готова была выполнить большую часть работы. Я готова была работать над этим бесплатно. Я даже пыталась сотрудничать с активистами-пролайферами, несмотря на то, что тема абортов была для меня крайне неприятной и травмирующей, и от их риторики мне в буквальном смысле могло стать плохо.
Я делала это потому, что мне надоело чувствовать постоянное напряжение в храмах. И потому что я знала, что для других людей, которые похожи на меня, подобная обстановка может быть смертельно опасной (хотя бы потому, что у 30% аутичных людей эпилепсия, а во всех храмах полно раздражителей, которые могут вызвать припадок).
Итак, что плохого в том, что я пытаюсь добиться того, чтобы люди ходили в церковь без риска для жизни и здоровья?
Вроде бы церковных служителей это тоже должно волновать, и не меньше чем меня.
Особенно тех, кто считает, что общаться с Богом можно (или лучше всего) исключительно в их храмах.
Но нет. Все усилия в этом направлении были только с моей стороны. Мои инициативы либо не вызывали обратного отзыва, либо мне предлагали сотрудничество с теми, с кем даже я не могла себе позволить сотрудничать.
5) Подавление и подчинение
Почти любой психотерапевт скажет вам, что когда один партнер пытается переделать другого, запретить ему думать независимо, подавить его личность, то отношения надо либо разорвать, либо срочно исправлять.
Но почему мы позволяем церкви так с собой обращаться? Я ни в коем случае не виню вас — я и сама была такой. Я только хочу указать, что когда священник или верующий знакомый говорит вам «кто вы такой, чтобы думать?», будьте осторожны. Вы — человек, которому Бог дал разум.
Почти всю жизнь РПЦ пыталась переделать меня — мой образ мышления, мои интересы, мое поведение, мою сексуальную ориентацию. При этом речь шла об «исправлении» совершенно безобидных вещей.
И если ваша религиозная организация пытается подчинить вашу жизнь себе, или запрещает вам задавать вопросы, если все ограничения с ее стороны сводятся к «так принято», то помните, что она явно проявляет к вам насилие. Этот последний пункт, по-моему — самый важный во всем списке.
***
Итак, вы поняли, что ваша церковь или община оказалась «абьюзером». Что делать дальше?
Понять, что именно вас в ней удерживает. Возможно, вам надо переосмыслить не только свои отношения с этой организацией, а и свои религиозные взгляды. Есть вероятность, что вы бы выбрали другую религию, или что вам вообще не свойственно верить в Бога, и все дело в оказываемом на вас давлении. А, возможно, вам действительно свойственно верить в Бога.
Возможно, даже так, как вы верили всегда.
Для того, чтобы это понять, может потребоваться время.
Если вы похожи на меня, то вам лучше взять паузу. Не взаимодействовать с организацией или общиной, которая проявляла к вам насилие. Возможно, даже не участвовать в религиозной жизни так, как в ней принято. Не слушать лекции, записанные представителями этой организации или общины. А потом, через какое-то время, зайти в церковь. Или прочесть что-то на тему религии, написанное в стиле представителей вашей общины. И понаблюдать за реакцией. Если вам стало плохо, у вас поднялась тревожность, закружилась голова, если после этого вам сняться кошмары или на вас накатывают воспоминания, которые в обычное время даже сложно вызвать, вероятнее всего, у вас серьезная травма и вам стоит держаться от этой религиозной организации подальше. Серьезные травмы не всегда проявляются сразу. Кроме того, если вы просто испытываете дискомфорт, отойдите и подождите.
И, главное, если что-то пошло не так, важно очень четко отделять Бога и ваши представления о Боге от организации, общины и конфессии, в которой вы состояли. В свое время для меня важно было найти других нефундаменталистких верующих (даже в интернете). Но еще важнее было понять, в какого Бога я верю, и считаю ли я, что Бог гомофоб, трансфоб, эйблист, сексист, эйджист, антисемит и расист. Я решила, что нет. На то, чтобы посметь задуматься об этом, потребовалось время. Мне в этом помогла моя жена. И, надеюсь, этот текст сможет помочь вам.
Айман Экфорд, специально для Nuntiare.org
Еще на эту тему:
- Айман Экфорд: «Я отказываюсь верить в Бога-нациста»
- Айман Экфорд: «Вопросы, на которые у меня нет ответа». ЛГБТ-аутисты и христианство
Следите за нашими новостями!