Шенон Фергюсон — пастор Городской церкви сообщества (Metropolitan community church), а в прошлом соцработник и судебный психолог. Также Шенон — небинарная персона, прошедшая длинный путь к осознанию и определению собственной идентичности. Шенон посетили Россию впервые во время фестиваля “Квирфест” осенью 2018 года и тогда же поговорили с Nuntiare et Recreare о своем пути к священническому служению, пониманию себя и перспективах христианства.
“Бог — это любовь, любовь может прийти только от Бога, и любовь не может быть неправильной”
— Вы сказали, что с детства чувствовали призвание к священническому служению. Ваша семья была христианской?
— Да. Моя мать рассказывала, что еще когда мне было три-четыре года, я просили взять меня в церковь. Моя семья не ходила в церковь часто, в основном на похороны или свадьбу, но я хотели ходить. Когда мне было семь, мы переехали в новый дом, рядом с которым на ближайшем углу была церковь. И поскольку по пути туда не надо было переходить дорогу, мама разрешила мне ходить туда в одиночку. Я на самом деле не помню такого времени, когда у меня не было связи с Богом. Хотя эта связь была более сильной в одни периоды и менее интенсивной в другие, и она, конечно, усилилась в течение времени. Уже в подростковом возрасте я поняли, что призваны к служению, и думали о том, чтобы пойти в монастырь, но решили этого не делать. Потом я потеряли родителей, закончили учебу, работали соцработником и судебным психологом в тюрьме. И только когда мне было сорок, я поняли, что невозможно всю жизнь избегать своего призвания. И тогда я оставили свою работу в тюрьме и начали подготовку к рукоположению.
— В рамках какой конфессии все это происходило?
— Первым моим храмом была маленькая пресвитерианская часовня. Родители считали своей церковью Церковь Англии просто потому, что это было нормой. Я думаю, что они крестили меня в Церкви Англии в детстве. Позже, после пресвитерианской часовни, я стали ходить к баптистам. Если меня спрашивают, какой у меня церковный бэкграунд, я обычно отвечаю, что баптистский. По большей части потому, что именно в баптистской церкви моя вера углубилась и появились знания в области теологии. Безусловно, мне более комфортно с евангелическим стилем богослужения и с тем, чтобы крещение происходило во взрослом возрасте. Но в течение последующих лет я были и в Католической, и в Пятидесятнической, и в Методистской церкви. То есть у меня все очень эклектично. А рукоположили меня уже в Городской церкви сообщества.
— Некоторые церкви более консервативны, другие менее. Был ли у вас какой-то конфликт, внутренний или внешний, связанный с ориентацией и идентичностью?
— Баптистская церковь была очень консервативной в то время, когда я туда ходили. Там совершенно ясно давали понять, что гомосексуальность не является частью божественного плана. Сейчас там все очень сильно зависит от конкретной общины. Но в те времена, когда я активно участвовали в богослужениях и жизни общины, я вообще не осознавали свою сексуальность. Только через несколько лет, уехав из дома, я поняли, что меня привлекают женщины. В любом случае, тогда у меня был такой период перебирания церквей. Несколько лет я меняли церкви одну за другой, не задерживаясь ни в одной общине достаточно долго, чтобы начались неудобные вопросы. И у меня никогда не возникало реальных проблем или отвержения в общинах, в которых я были. Я думаю, отчасти дело в моем подходе. Я не позиционирую себя так, что вот, я делаю что-то не так, но пожалуйста, позвольте мне здесь побыть. Я просто приходили в церковь вместе со своей партнершей, для меня это даже не было вопросом. И у людей даже не возникало мысли, что со мной что-то не так, потому что я это так не преподносили. Дело в моей уверенности, что между мной и Богом все в порядке.
— Вы всегда были уверены в этом?
— Абсолютно. С того самого момента, когда я осознали свою сексуальную ориентацию, у меня не было никаких сомнений в том, что Бог любит меня и сейчас просто показывает мне, что мое дело — находить и выражать любовь другим способом, чем я предполагали. Я уверены, что Бог — это любовь, любовь может прийти только от Бога, и любовь между двумя людьми не может быть неправильной. То, что мы делаем с этой любовью, как мы ее выражаем, может быть абьюзивно, но это относится и к гетеросексуальной любви. В Библии много говорится о том, как мы должны себя вести друг с другом, как мы должны уважать друг друга, и для меня это очень важно: дело не в том, какая у тебя ориентация, а в том, как ты обращаешься с человеком, который рядом с тобой.
“Я хочу это сделать не потому, что я хочу быть мужчиной, а потому что я хочу быть собой”
— Вы сказали, что достаточно рано осознали свою сексуальную ориентацию. А как произошло осознание гендерной идентичности?
— Осознание моей гендерной идентичности заняло у меня гораздо больше времени. Мне понадобилось много времени, чтобы вообще понять, что мне тут есть над чем работать и что для себя открывать, а потом — чтобы понять, что именно мне нужно открыть. Так часто бывает: вы чувствуете какой-то дискомфорт, но потом забываете об этом. У меня так было с тем, чтобы называть себя лесбиянкой. У меня никогда не было чувства, что мне это подходит. На меня вешали ярлык “буча”, но я смотрели на других лесбиянок-бучей — и это было не то. Мне никогда не было с ними комфортно, как будто всегда приходилось играть какую-то роль. В конце концов я поняли, что я не женщина-буч, я трансмаскулинный человек, и у меня есть потребность выражать свою маскулинность. Мне оказалось намного комфортнее проводить время с другими людьми, определяющими себя как трансмаскулинные.
Но понять, какой у тебя гендер, может быть очень трудно. В процессе мы сталкиваемся с множеством ярлыков, которым мы пытаемся соответствовать, и все они так или иначе тяготеют к бинарности. Я чувствовали себя как дома с трансгендерными людьми, которые были в процессе перехода или уже совершили его. Но я не чувствовали, что могу тоже назвать себя “транс”, потому что я не собирались совершать переход. Возможно, я могли бы назвать себя “транс” в значении выхода за пределы гендера. Но мне казалось, я обижаю их, присваивая себе ярлык “трансгендерности”. Только через несколько лет у меня появились более подходящие слова. Когда я говорю о себе как о трансмаскулинном человеке, это значит, что я не пытаюсь быть транс-мужчиной, я вообще не хочу быть мужчиной и не собираюсь совершать переход, чтобы оказаться в этой бинарной роли. Называя себя так, я понимаю, что у меня женское тело и опыт жизни в качестве женщины. Но при этом у меня есть потребность выражать свой гендер более маскулинно. Также это означает для меня, что я бы хотели сделать “верхнюю” операцию, потому что у меня есть определенная гендерная дисфория. Но я это хочу сделать не потому, что я хочу быть мужчиной, а потому что я хочу быть собой. Для меня это означает несколько усилить маскулинные черты, чтобы найти некий баланс, потому что феминная сторона долго доминировала.
— Когда пришло это осознание своей идентичности?
— Кажется, это началось восемь лет назад. Началось с того, что ко мне пришла персона из моей конгрегации. Внутри нее шла борьба, ей хотелось носить женскую одежду, выглядеть более феминно, при этом она не воспринимала себя как женщину. До этого мне уже приходилось думать о том, как гомосексуальность или трансгендерность соотносится с Божьим планом, но теперь возник новый вопрос: как с Божьим планом соотносится небинарность. В процессе работы с этой персоной у меня возникли размышления и по поводу моего собственного гендера. Многое мне казалось похожим. И постепенно мой образ мыслей стал меняться, мне становилось ясно, к чему это все вело, когда я говорили о выходе за пределы гендера. Я стали идентифицировать себя как небинарного человека шесть или семь лет назад. Также эта встреча послужила причиной того, что я начали свое богословское исследование небинарности.
“Ведь это необязательно — говорить “братья и сестры””
— Вы тогда уже были пастором? Расскажите немного о своей конгрегации.
— Это было уже в Городской церкви сообщества, которая является протестантской деноминацией. Внутри этих рамок у нас есть определенная свобода в том, как выглядит наше богослужение в зависимости от того, чего хочет община. Конкретно моя церковь очень евангелическая в своем стиле богослужения. В то же время у нас очень разнообразное сообщество, у нас много людей из Уганды, которые просят в стране убежища, к нам ходят люди в возрасте от двадцати до семидесяти лет. Большинство из них принадлежат к ЛГБТ, и некоторые определяют себя как небинарные.
— И как ваша Церковь относится к небинарности, как обходится с этим?
— Деноминация в целом, мне кажется, борется за то, чтобы включить небинарность в свою жизнь. Конкретно в моей церкви мы стараемся быть очень осторожными с тем, какой язык мы используем. Мы всегда старались обращать внимание на такие вещи. Например, язык может быть колониальным — так, у нас много выходцев из Африки, и в таком контексте использование слова “Господь” (англ. Lord и Master, “господин”) может быть проблематичным. То есть мы и так старались сделать язык максимально инклюзивным, но в какой-то момент стали думать еще и о том, как и почему небинарные люди могут чувствовать себя исключенными. Например, самое обычное церковное обращение к верующим — это “братья и сестры”, но если ты небинарный человек, ты, возможно, не брат и не сестра. Также мы напоминаем людям о том, что не стоит делать предположений о том, какой грамматический род использовать в отношении кого-то — лучше либо спросить, либо использовать нейтральные конструкции (в случае английского языка — местоимения they/them; прим. Nuntiare). Таким образом, мы пересмотрели используемый язык и просветили людей, находящихся на лидерских позициях в Церкви, как сделать так, чтобы небинарные люди чувствовали, что им рады. Для некоторых людей все это оказалось сложно, пара человек возражали очень громко. Но мы оказались достаточно сильным сообществом, чтобы те люди захотели остаться, даже если они не были согласны и не считали изменения необходимыми. Ну, еще некоторые другие вещи. Мы никогда не делаем туалеты “мужскими” и “женскими” — туалет есть туалет. В хоре у нас нет “женских” и “мужских” партий — есть партии для людей с низкими голосами и с высокими.
— Можно уточнить — как вы заменили слова “братья и сестры?
— Ну, ведь необязательно говорить “братья и сестры”, можно сказать “добро пожаловать” или “хотим поприветствовать всех”. Про Бога можно говорить не “Господь”, а просто “Бог”, а если речь идет об Иисусе — “равви” или “Учитель”, в большинстве случаев “Господь” значит именно это. В общем, это несложно — найти альтернативы и не потерять смысл текста.
— Как вы считаете, возможно ли это — быть ЛГБТ-христианином, оставаясь внутри консервативной Церкви? Или это не совсем честно, и надо искать себе принимающую общину.
— Я думаю, что это довольно сложно. Если говорить об уровне деноминаций, Церквей, принимающих гомосексуальность, все еще очень мало. Отдельные общины при этом могут быть очень принимающими. Есть церкви, которые кажутся очень приветливыми и инклюзивными до тех пор, пока вы не пытаетесь пойти чуть дальше и принять участие в каком-либо служении — если вы просто сидите тихо на задних рядах, все в порядке. Есть большая разница между просто принятием и поддержкой (в оригинале используются слова welcoming и affirming — прим. Nuntiare). Церковь может быть принимающей — тогда вы сможете туда ходить, но вы никогда не сможете там “об этом” говорить. В поддерживающей Церкви гомосексуальность будет упоминаться в проповедях, а язык не будет таким гетеронормативным. Так вот, я знаю много ЛГБТ-людей, принадлежащих к крупным Церквам, потому что они считают, что надо быть внутри, чтобы что-то изменилось. Кто-то ходит в более традиционную Церковь потому, что им это привычнее — хотя многие из них приходят и в Городскую церковь сообщества тоже. Я думаю, что в мире есть место для всех этих решений, и мы все находимся в пути. Есть гомосексуальные, трансгендерные и небинарные люди, которым нужна Городская церковь сообщества и именно она, потому что только там им безопасно, есть те, кому хорошо в других местам и они чувствуют, что именно там их связь с Богом может развиваться. А некоторым нужно и то, и то. Я думаю, нам нужно просто принять разнообразие. Мы все на пути к Богу, и у нас свои индивидуальные отношения с Ним. Церковь нужна только для того, чтобы собраться вместе как сообщество и славить Бога вместе, ее смысл в общинности. И если вы нашли себе место в общине, неважно, какой на ней ярлык. Речь идет в первую очередь о людях, и если ваше место среди этих людей, это единственное, что имеет значение. Я думаю, нам нужно разнообразие, потому что мы все хотим делать вещи по-разному. Кому-то нравится много слов во время службы, кому-то, наоборот, тишина. Кому-то нравится воздевать руки, а кому-то вставать на колени. Если у нас будет единственная церковь, в которую всем надо будет ходить, многим людям это не понравится и не будет комфортно, потому что это не позволит им выражать их связь с Богом их собственным образом. Я люблю разнообразие.
— Вы упомянули о теологическом исследовании, которое вы проводите. Расскажите о нем чуть больше.
— Я исследую влияние небинарного гендера на отношения с троичным Богом, а также на связь человека с Церковью. В частности, я проводили интервьюирование небинарных людей, некоторые из которых ходят в церковь, некоторые нет. Также я изучаю Писание с тем, чтобы понять, какие места могут иметь отношение к небинарным людям. Бинарный гендер очень глубоко укоренен в нашей культуре, и часто в разговорах ссылаются на самое начало Библии. Там говорится о том, как Бог сотворил мужчину и женщину, и отсюда выводится все это — что был один мужчина и одна женщина, они должны были соединиться, чтобы произвести потомков и наполнить землю… Нам нужно вернуться и посмотреть на это по-новому. Также есть несколько новозаветных текстов, где говорится, что во Христе уже нет ни мужчины, ни женщины. И я смотрю на это все заново, смотрю на людей, определяющих себя как небинарных, слушаю, что они говорят о том, как их небинарность повлияла на их отношения с Богом, а связь с Богом — на понимание их гендера. Как это все повлияло или не повлияло на их связь с Церковью и что, по их мнению, Церковь должна сказать об этом. Я соберу все это вместе, и тогда можно будет дать Церкви некоторые рекомендации. Все это будет твердо основано на богословии, чтобы, даже если кто-то захочет спорить, они видели, что это не просто какая-то прекрасная идея, но там есть какая-то материя.
— Если продолжить деконструкцию идеи, что Божий план состоит единственно в браке одного мужчины с одной женщиной: что вы думаете о других формах реализации сексуальности, влечения и близости, таких как полиаморные отношения или просто секс по взаимному согласию? Есть ли всему этому место в Церкви?
— Это грустно, но существуют социальные институты, которые сначала возникли в обществе, а потом были поддержаны Церковью, которая подкрепила это каким-то богословским объяснением. А потом мы говорим, что это традиционно, что это всегда было вот так. Именно так произошло с институтом брака. Долгое время брака не существовало. Да, женщин отдавали мужчинам, но законный брак, как мы его понимаем сейчас — это весьма новое явление, и возникло оно в государстве и только после этого было поддержано Церковью. Потом в некоторых странах брак вновь стал делом светской власти. К сожалению, в Великобритании Церковь Англии по-прежнему контролирует брак. В большинстве других стран брак — это дело светское, и уже имея на руках официальные документы, можно идти в Церковь или нет. Но если мы посмотрим на Библию, там присутствуют все виды отношений. И один мужчина плюс одна женщина — это совершенно не норма. В Библии есть многоженство, есть мужчины, состоящие в отношениях с конкубинами, со служанками жены, есть женщины, которые вынуждены выходить замуж за того, кто их изнасиловал… И говорить, что брак одного мужчины с одной женщиной — это то, что всегда существовало, просто неверно. Я думаю, Бога по-настоящему волнует то, как мы обращаемся друг с другом. Но я не думаю, что принуждение к отношениям входит в Божий план. Также стоит обратить внимание на тот факт, что христиане поклоняются Богу, который является Троицей, то есть связью Троих. Бог, которому мы поклоняемся, состоит в полиаморных отношениях. К сожалению, я не вижу в Церкви никакого движения к признанию всего этого. В любой церкви. Кажется, что Городская церковь сообщества более открыта к этим вещам. Но полиаморные отношения обсуждаются в Городской церкви сообщества уже двадцать или тридцать лет. Мы обсуждали возможность благословлять полиаморные союзы, и каждый раз, когда мы выносим вопрос на голосование, он не проходит. И у нас нет возможности как-то благословлять такие союзы формальным образом. Каждые несколько лет этот вопрос рассматривается вновь. В Городской церкви сообщества каждое решение должно быть одобрено двумя палатами — клира и мирян. И этот вопрос обычно проходит в палате клира, но не проходит палату мирян. Основная причина — страх, что это помешало бы официальному признанию браков, а также что гомосексуальных людей будут продолжать считать сексуально распущенными.
“Мы призваны идти в мир и сеять семена, и в результате у нас будут разные виды цветов”
— Среди христиан принято считать христианство универсальной религией. Как вы считаете, насколько христианство актуально именно сейчас — в Европе, в Великобритании, в мире? Универсально ли оно, или сейчас у нас есть другие пути?
— Я думаю, всегда существовали разные способы почитания Высшей Силы. Гуманизм, политеизм, ислам, иудаизм — это все способы связи с чем-то большим, чем мы сами. Я верю, что Бог — Творец всего, а это значит, например, что Он сотворил деревья, которые некоторые люди обнимают, чтобы найти Бога. Бог также сотворил Будду и Мохаммеда. Для меня на самом деле не так важно, каким ярлыком вы это обозначите. Для меня это все о путешествии к Богу. Если вы едете на машине, вам понадобятся навигационные приборы. Они бывают различных марок, вам может больше нравится та или другая, но все они приведут нас в одно и то же место. Для меня Иисус Христос — такой навигатор, христианство правильно для меня, но кто-то находит свой путь к Богу, следуя за Мохаммедом. Ну и что? А кто-то находит свой путь к высшим ценностям через гуманизм. Уже было слишком много битв за то, чья религия лучше — мне кажется, пора остановиться, принять, что существуют различные пути к Богу, и посмотреть, что у нас есть общего. Потому что общего у нас гораздо больше, чем различий. Но мы обращаем внимание на различия и забываем об общем. В общем, я думаю, христианству всегда найдется место — оно существует уже две тысячи лет и, наверно, просуществует гораздо дольше. Но также я думаю, что пора прекратить эту риторику, что мой путь правильный, а твой путь неправильный.
— Значит ли это, что христианам не надо обратить весь мир?
— Я думаю, нам совсем не надо обращать весь мир. Мы призваны идти в мир и сеять семена. Кто-то другой будет сеять свои семена. И в результате у нас будут разные виды цветов. Семена взращивает Бог, мы только сеем их. И один и тот же Бог взращивает семена Мохаммеда и семена Иисуса. Есть так много разных видов христианства. Мормоны следуют за Христом, Свидетели Иеговы тоже следуют за Христом, католики, протестанты — и у них очень разное видение того, как это надо делать. Не существует такой вещи, как один-единственный вид христианства, значит, как мы можем говорить о его универсальности? Оно универсально в том смысле, что открыто всей Вселенной. Но Бог не сотворил ни одной вещи в единственном экземпляре.
— Хотите ли вы сказать что-то специально для русских читателей?
— Это мой первый приезд в Россию, и мне по-настоящему понравилось здесь. Мои друзья очень нервничали из-за моей поездки, потому что мы видим по телевидению рассказы о насилии в отношении ЛГБТ-людей, а по моему виду сразу ясно, что я принадлежу к ЛГБТ-сообществу. Мои друзья волновались, а я нет — Бог призвал меня сюда, Бог и защитит. Но меня удивило, насколько живое здесь ЛГБТ-сообщество. Мне бы хотелось увидеть что-то подобное в ЛГБТ-сообществе и в Церкви у себя дома. Нам стоит многому поучиться у вас.
Еще на эту тему:
- Истории трансгендерных священников
- Пастор Марья-Сиско Аалто: я выбрала публичность, чтобы помогать людям
Следите за нашими новостями!