Люди, которые судят о геях только по газетным сплетням и коммерческой эротике, склонны считать однополую любовь исключительно телесной, чувственной, экстенсивной и низменной. Однако еще Розанов подметил тесную связь однополой любви (правда, телесно нереализованной) с мистицизмом и аскетизмом.

О драматическом романтизме этого чувства писал в своем знаменитом рассказе «Смятение чувств» и Стефан Цвейг: «Если страстное преклонение, хотя бы в самой чистой форме, направлено к женщине, оно бессознательно стремится к обладанию телом — к этому естественному символу самого тесного слияния. Но духовная страсть, привлекающая мужчину к мужчине, — какого выхода ищет она? Беспокойно бродит она вокруг предмета обожания, давая вспышки экстаза и никогда не находя полного удовлетворения. Ибо природа ее духовна».

При желании, в этих словах можно увидеть наивную идеализацию и спиритуализацию гомосексуального желания или отражение викторианских представлений о нем, тем более, что ни Розанов, ни Цвейг сами не были геями и о бытовой, повседневной жизни гомосексуального гетто знали, скорее всего, понаслышке. Однако идеализм, романтизм и напряженные духовные поиски характерны и для многих современных геев, включая некоторых признанных лидеров. Эти поиски, часто имеющие религиозно-философский характер, далеко выходят за рамки сублимации неудовлетворенного сексуального влечения и сведения личных счетов с полученным в детстве религиозным и, по определению, гомофобским воспитанием. Некоторые из этих людей не порывают с христианством, а находят источники силы в нем самом. Современная ситуация жизни со СПИДом (читай — со смертью) особенно благоприятствует подобным умонастроениям.

Некоторые геевские визионеры действительно замечательные люди. На меня произвела сильное впечатление встреча в Лос Анджелесе со знаменитым американским писателем и епископальным священником Малколмом Бойдом (р. в 1923) и его постоянным партнером журналистом Марком Томпсоном. Позже я прочитал некоторые их книги, в которых меня больше всего заинтересовал именно духовный поиск. К сожалению, этот материал физически «не влезал» в мою книгу. Расскажу об этом сейчас.

Единственный сын богатых родителей, разорившихся в период великой депрессии, Малколм Бойд рос одиноким, мечтательным и очень религиозным мальчиком, не интересовался спортом, везде чувствовал себя чужаком и рано научился «носить маску, подавлять свои самые сильные желания и показывать лицо, имевшее мало сходства с моим настоящим Я» (M. Boyd. Autobiography. In: S. Malinowski and C. Brelin, eds. The Gay and Lesbian Literary Companion. Detroit: Visible Ink, 1995, p. 75).

Разносторонне одаренный и талантливый человек, Бойд легко сделал блестящую карьеру в шоу-бизнесе, даже стал компаньоном и личным другом великой Мэри Пикфорд (ее фотография висит на почетном месте в доме Бойда и Томпсона). Но материальный и художественный успех не удовлетворил молодого человека. В 1951 году он неожиданно для всех оставил Голливуд, поступил в духовную семинарию и через несколько лет стал священником, теологом и соратником Мартина Лютера Кинга в борьбе за гражданские права черных и в защиту мира.

Книги и стихи «мятежного священника» читала вся Америка, но его мучила необходимость скрывать свою гомосексуальность, которую он никак не мог преодолеть и которая в то время казалась абсолютно несовместимой с духовным саном. А поступать в быту вопреки своему публичному имиджу он не мог и не хотел.

Когда в 1976 г. Малколм Бойд публично заявил о своей гомосексуальности и призвал других людей тоже снять маски, это вызвало грандиозный скандал, но сам он почувствовал себя заново рожденным.

Малколм Бойд убежден в том, что гомосексуальность и христианство вполне совместимы. Как и все прочие люди, геи выполняют миссию, предначертанную им Богом: «С моей точки зрения, Бог никогда не был Мучителем,… Палачом, Жестоким Судьей, Абсолютным Монархом, Тоталитарным Диктатором, Капризным Божеством. Я научился познанию Бога как Любящего». (M. Boyd. Take off the Masks. Rev. ed., San Francisco: Harper, 1993, p.199).

На вопрос журналиста, считает ли он Христа «голубым», Бойд ответил, что у него нет собственной теории относительно исторического Иисуса, но что он находит в нем «многие геевские качества — ранимость, чувствительность. Это человек, который отказался от власти, был мягким и в то же время сильным. Он также разбил многие социальные табу и находил драгоценные качества у людей, которых общество презирало. Он во многом является архетипом моего понимания того, что значит быть геем» (M. Boyd. Survival with grace. In: Gay Soul, p.233).

Как человека и как теолога Бойда интересует не «сексуальность» исторического Христа (старые домыслы о его отношениях с «любимым учеником»), а его духовные качества. Догматическому христианину, который хочет иметь Бога только для себя и по своему подобию, образ «голубого» Христа кажется кощунственным. На самом деле в нем выражается глубочайшее почтение к Богу, которого каждый верующий наделяет собственными лучшими качествами, особенно такими, за которые ему приходится страдать. Тем более, что Христос — не просто Бог, а Бого-человек.

Если вы поинтересуетесь иконографией Христа, вы увидите, что в ней представлены самые разнообразные этнические и расовые типы (так же, как Ленин на некоторых китайских портретах выглядит косоглазым). Существует даже черный Христос (этот образ может особенно импонировать черным геям, потому что распятие очень похоже на линчевание и расисты невольно подчеркивали это сходство, распиная свои жертвы на кресте).

Одна моя бывшая студентка, работавшая в Эрмитаже, рассказала мне, что однажды древняя деревенская старуха, какие редко бывают в музеях, обратилась к ней с просьбой: «Доченька, покажи ты мне Господа нашего, Иисуса Христа!» Ей показали несколько знаменитых картин. Но старуха сказала: «Нет, мне надо нашего, русского Иисуса Христа». Молодые искусствоведы поразились тонкости эстетического восприятия старой женщины и почтительно проводили ее в отдел икон Русского музея.

Малколм Бойд был, кажется, первым известным американским священником, который публично заявил о своей гомосексуальности и при этом не расстался с духовным саном.

Второй подобный случай, прогремевший на всю Америку, произошел буквально у меня на глазах осенью 1991 г., во время моего пребывания в Гарварде. В старейшем американском университете геи и лесбиянки действуют открыто, имеют свои организации, консультационные центры и т.д. Сопредседателем студенческой (поскольку студенты и преподаватели имеют разные организации, я сомневался, удобно ли пойти на студенческое собрание, но ребята приняли меня вполне доброжелательно и охотно ответили на мои вопросы) лесбигеевской организации был в это время племянник моей старой знакомой, крупнейшего американского советолога, который обнаружил свою склонность лишь на студенческой скамье, страшно испугался и прежде чем признаться родителям, открылся ученой калифорнийской тетушке, которая, хоть и не обрадовалась, оказала юноше моральную поддержку). Однако в Гарварде есть и студенты-гомофобы, порой на этой почве происходят конфликты и эксцессы.

В ноябре 1991 г. консервативный студенческий журнал Peninsula целиком посвятил свой сдвоенный номер критике гомосексуальности. По российским стандартам, тон журнала был спокойным, с некоторой натяжкой он мог бы даже сойти за научную публикацию; ничего похожего на те грубые нападки, которые позволил себе благообразный мужчина с бабочкой (не помню его фамилии), статью и фотографию которого некоторое время назад воспроизвел Gay.ru, там не было. Тем не менее публикация была явно гомофобской и вызвала в Гарварде резкий протест, тем более, что она совпала с несколькими случаями бытовой гомофобии, когда кого-то оскорбили или ударили.

Небольшая группа студентов (не только геев) устроила по этому поводу демонстрацию протеста на ступенях методистской церкви.

Неожиданно к ним вышел известный всему Гарварду профессор христианской этики черный священник Питер Гомес и сказал: «Некоторые люди утверждают, что гомосексуальность и христианство несовместимы. Но волею любящего нас Бога я являюсь одновременно христианином и геем и не вижу в этом никакого противоречия».

Заявление Гомеса произвело эффект разорвавшейся бомбы. Никаких слухов или подозрений на его счет ни у кого не было. Он работал в Гарварде 30 лет и был в нем, без преувеличения, самым уважаемым человеком; у него было больше почетных званий и титулов, чем у президента университета. Чуть ли не треть гарвардского сообщества исповедовалась, венчалась или крестила у него своих детей. Об этой истории сообщили все американские средства массовой информации. Все ждали, что будет дальше. Поползли слухи, что Гомесу придется подать в отставку, — как-никак он преподает не английскую филологию, а христианскую этику!

Но через несколько дней было опубликовано официальное заявление президента университета, поддержанное другими представителями администрации, где эти слухи были категорически опровергнуты. Богословские споры, говорилось в этом заявлении, не входят в компетенцию Университета. Единственной причиной увольнения Гомеса могло бы быть недобросовестное выполнение им своих профессорских обязанностей или нарушение связанных с ними нравственных принципов. Но таких обвинений ему никто не предъявлял, поэтому о его отставке не может быть и речи, а с гомофобскими настроениями университет будет бороться.

Никто не оспаривал этого решения. А через несколько месяцев я прочитал в гарвардской газете об официальном чествовании Питера Гомеса, на котором влиятельные (и зачастую консервативные) люди говорили, что его поступок стал для них еще одним примером нравственной чистоты и мужества священника.

Что же касается богословской стороны дела, то Гомес посвятил ей большую статью в «Нью-Йорк таймс» под названием «Ты гомофоб? Перечитай свою Библию!», которую я использовал при написании соответствующего раздела «Лунного света». Впрочем, как человек науки, я опирался не столько на нее, сколько на специальные религиоведческие исследования. Я уважаю религию, но в истолковании Библейских текстов больше доверяю текстологическому анализу.