Когда тебя растят как хорошую христианскую девочку, ты не просто ходишь в церковь: ты ходишь на свидания с ней. Церковь — это тот близкий, с которым ты проводишь выходные и вечера, твой парень, друзья которого становятся и твоими друзьями. Твоя девушка, с которой ты делишься всеми мечтами.
Я была очень хорошей христианской девочкой, поэтому я не просто встречалась с церковью — я вышла замуж за церковь.
После того, как я выпустилась из колледжа, чьим девизом было «За Христа и Его Царство», я переехала в Нью-Йорк. Я впервые была вне своего евангелического кокона. Главным моим приоритетом было найти церковь, которую я смогу любить, которой посвящу свою жизнь и сделаю своим духовным и социальным центром.
Мои поиски завершились в Бруклине, где я нашла церковь молодых творческих людей и профессионалов, которые, как и я, искали церковь, не отягощенную фундаментализмом. Между нами сложилась дружба. Наш пастор тоже стал нашим другом. По воскресеньям мы зависали в церкви, а другие дни проводили в барах и друг у друга в гостях.
Вскоре эта конгрегация стала моей возлюбленной. Я стала ее членом, начала вести группы по изучению Библии, преподавать в воскресной школе, приходить на еженедельные планерки и брать на себя множество других дел. Я посвятила себя церкви с радостью невесты.
Подобно многим одиноким женщинам в моем положении, я стремилась найти мужа в церкви. В христианстве есть мотив любовного треугольника — как Отец, Сын и Дух Святой любят друг друга, так и в брак вступают муж, жена и церковь. Поэтому каждое воскресенье мой взгляд скользил по скамьям в поисках кого-то, у кого не было бы кольца на пальце.
Однажды в воскресенье, я заметила новую женщину в замшевом пиджаке. Ее короткие темные волосы скрывала шляпа с полями. Мы немного поговорили ни о чем, но я была заворожена. Поэтому я выпалила самое евангелическое приглашение, какое могла придумать: «Вы хотите прийти на мою группу по чтению Библии?»
Она пришла. Потом она пришла на ужин. Потом она начала спать у меня на диване. Мы встречались, чтобы вместе выпить кофе с виски, и вскоре начали забывать, кто платит. Я убедила ее, что ездить на велосипеде в Нью-Йорке безопасно, поэтому она купила велосипед.
Когда она свалилась с него — дважды! — мы вернулись ко мне в квартиру, где я очистила ее кожу от камушков и перевязала ей лодыжку. Потом мы случайно оказались на выставке рисунков о геях и лесбиянках, и я не могла не думать о нас. Но я не могла признать то, что было так очевидно.
Но в следующие несколько месяцев — когда Джесс начала хранить свою обувь у меня в шкафу и покупала еду, чтобы я питалась чем-то кроме замороженных буррито — я не могла больше отрицать, что влюбляюсь. Поняв это, я упала с седьмого неба в бездны ада.
Я наконец-то вышла из шкафа — для себя. И тут же полезла обратно. На кону были моя душа и моя идентичность, мои взгляды на мир, моя космология, отношения я друзьями, семья, Бог. Святая троица мужа, жены и церкви преследовала меня, но тут же ускользала из рук.
У меня был кризис масштаба вечности. Я упала в бездны стыда и паники. Мой страх ада не давал мне представить хоть какое-то совместное будущее с Джесс. Я раскаялась в том, что христиане называют «искушением однополого влечения», но я все еще любила ее как никого другого. Я прочла бесчисленные книги о гомосексуальности, но ничего не могла понять. В поисках утешения, я убедила себя, что Джесс и я были просто друзьями.
Это убеждение работало, пока однажды вечером мы не пошли на балет, где я поцеловала ее, а она призналась мне в любви. Впервые в жизни я почувствовала себя полноценной и любимой. Мы лежали рядом, и я чувствовала, как исцеляются мои раны и исчезают шрамы. Но все мои худшие опасения подтвердились. Я проснулась в ужасе. Мне нужно было выставить Джесс из дома и немедленно все прекратить.
Но до того мы должны были пойти на завтрак. Такой завтрак, который нельзя пропустить: наш друг собирался уезжать из города, и мы прощались с ним.
Мы едва смогли пережить его — мы обе непрерывно думали о том, как чудовищно изменились наши жизни. Мы были похожи на изгнанных из Эдема Адама и Еву. Потом мы наконец-то закрыли чек и ушли, чтобы встретиться с реальностью нас.
Мы шли, и тут Джесс заметила странного бездомного мужчину, стоящего посреди проезжей части. Она не могла проигнорировать нуждающегося и позвала его на тротуар. Он начал рассказывать нам горестную историю своей жизни. Джесс терпеливо слушала. Я стояла рядом, не говоря ни слова. Я чувствовала себя неуместно, а она предложила купить ему еды.
Когда они вышли из ближайшего продуктового магазина, мужчина нес сумку с едой, горячий кофе и даже немного улыбался.
— Сколько? — спросил мужчина.
— Ничего не нужно. Это подарок.
— Сколько? — настаивал он.
— Ну, ладно… — Джесс застеснялась. — Доллар.
Он вытащил из кармана кошелек с монетами, отсчитал четыре четвертака и положил их в руку Джесс. Потом он ушел.
Джесс посмотрела на монетки.
— Это самые ценные вещи из всего, что я получала в жизни, — сказала она. — Я не знаю, что с ними делать.
Большую часть жизни я проверяла Писанием определения любви и отношений, которые мне встречались. Для меня это было так же легко, как в прошлом люди легко подтверждали, что земля — это диск, просто смотря на горизонт. Но когда я смотрела, как Джесс разговаривает с мужчиной, я вдруг увидела новый, более сложный горизонт.
В Джесс я увидела ту любовь, которую проповедовал Иисус, любовь, не сдерживаемая никакими условиями, предназначающаяся всем, особенно забытым, чужакам… Иисус никогда не говорил о гомосексуальности. Его космология не была усеяна догмами, преступлениями и сомнениями. В ее центре была любовь к маргинализированным. И все существо Джесс отражало эту любовь. Она воплощала все, о чем говорил Иисус: сочувствие, доброту, справедливость. Как любовь к той, что так умела любить, могла быть неправильной?
Религиозные рамки ложных дихотомий и моральной строгости, в которых я существовала, начали рушиться на глазах. То, что казалось ужасным выбором между потерей души и потерей любимой подруги, стало уроком о том, что настоящая любовь — единственное, что могло спасти меня.
Впереди меня ждало еще много потрясений. Многие люди не одобряли наши отношения и утверждали, что если мы любим друг друга, мы не любим Бога. Одним из таких людей стал наш пастор. Мы первым делом пошли к нему, чтобы признаться в наших греховных, как тогда казалось, отношениях. Но со временем, когда наше мнение изменилось, мы снова пришли к нему, в надежде, что годы верного служения церкви станут нашими свидетелями, и наш пастор — наш друг! — просто согласится не соглашаться в тех местах, где наши мнения расходились.
Но он поставил перед нами ультиматум: покиньте друг друга или покиньте церковь. Вскоре после этого наша церковь развелась с нами.
Когда я оказалась в любовном треугольнике между Джесс и церковью, я постоянно спрашивала себя, чего требовала любовь Иисуса. В ответ я слышала — «любите ближнего своего как самого себя». Джесс не стремилась к тому, чтобы наши отношения строились только на сексуальном и романтическом влечении — в них много дружеского, платонического. Она показала мне, что концепция Троицы — это любовь к Богу, ближнему своему и к себе. Через какое-то время мы нашли новую церковь, которая принимает всех. Теперь я служу там.
Через два года после нашего первого поцелуя, мы с Джесс отправились ночью на пустующий пляж в Род-Айленде. Только несколько звезд и луна освещали то, как мы бегали и прыгали и позволяли нашей свободе уничтожить нашу вину. Когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели башню спасателей и решили залезть на нее. У наших ног был океан, впереди был горизонт, и мы сидели рядом, вдыхая ночной воздух.
— Давай напишем что-нибудь, — предложила Джесс и достала дневник, который мы писали вместе.
— Нет, давай просто посидим, — сказала я. Все было прекрасно.
— Тогда я напишу что-нибудь, а потом мы вместе прочтем.
Джесс написала что-то и протянула мне дневник. Она посветила на него телефоном. Свет был чужаком в нашей темноте, поэтому я попросила выключить его.
Вместо этого, она протянула дневник мне. Когда я посмотрела на него, я увидела, что в середине была вырезана дырка — через все страницы, до обложки. В ней лежало кольцо.
У меня закружилась голова. Я ждала, когда она скажет эти три слова, но она молчала. Слова были не нужны.
Я взяла ручку и написала «да».
Она надела кольцо мне на палец и дала мне такое же, чтобы я могла надеть кольцо на нее. Потом она спросила, помню ли я того бездомного, которого мы встретили после нашей первой ночи.
Я рассмеялась — «Конечно!, — сказала я. — А что?»
«Я поняла, что мне делать с теми четвертаками. Они вплавлены в наши кольца. По пятьдесят центов каждой».
По материалам New York Times от 20 ноября 2016 года
Автор: Кристен Шеролд (Kristen Scharold)
Подготовлено специально для Nuntiare.org
Еще на эту тему: