В сентябре 2018 года Петербург посетили двое представителей Радикальных фей — одного из гей-движений, преобразивших Америку ХХ века. В беседе с Nuntiare они поделились своими историями и опытом проживания духовности в квир-контексте, а также тем, как пережитая сообществом эпидемия СПИДа сыграла свою роль в их духовных поисках. Сегодня мы публикуем рассказ Терри, радикальной феи из Портленда, Орегон.
«Идея духовности казалась мне пустыней»
Я вырос в Детройте, штат Мичиган. Двенадцать лет я ходил в католическую школу, но дело было в основном в хорошем образовании. Моя семья была формально католической, но родители не ходили в церковь регулярно. То есть у меня не было по-настоящему сильного религиозного бэкграунда, хотя эти двенадцать лет, безусловно, на что-то повлияли. Учителями в школе были в основном монахини и священники. Я никогда не чувствовал, что вся эта духовность для меня, потому что с очень раннего возраста знал, что я гей — лет с пятнадцати-шестнадцати. И даже еще раньше я подозрительно относился к церкви: мне было некомфортно среди всех этих ребят в черных одеждах, всех этих священников и монахинь, у которых видно только лицо, а остальное закрыто одеждой. Они казались мне ненастоящими, я не мог почувствовать с ними связи и близости. Некоторые из них были милыми, но я не чувствовал связи ни с литургией, ни с историей Католической церкви. Все это для меня мало что значило. Возможно, отчасти дело было просто в том, что я рос в очень современном мире. Мне было двенадцать с половиной в 1969-м, когда произошел Стоунволл. Когда я был подростком, я все время осознавал, что где-то там существует гомосексуальность и квир-люди, потому что все это было в журналах и газетах, и крупные СМИ начали об этом говорить. И все время я знал, что есть люди, с которыми я, возможно, себя мог бы идентифицировать.
Еще одна вещь насчет католицизма, которую я хочу сказать — он вызывает чувство, что ты будешь наказан, если делаешь плохие вещи и думаешь плохие мысли. Но я все время делал плохие вещи и думал плохие мысли, и со мной так ничего плохого и не случилось. И в какой-то момент доверие ко всему этому уходит. Меня не убила молния, я не превратился в соляной столб. Может быть, с моими чувствами все в порядке?
Я начал открыто говорить о своей гомосексуальности в старших классах, когда мне было шестнадцать. У меня был разговор со школьным психологом, который спросил: зачем ты рассказываешь людям, что ты гей? А я ответил: я хочу таким образом найти себе кого-нибудь. Это вывело его из себя, и он послал меня к терапевту. Терапевт оказался священником, но при этом неплохим человеком. Он посоветовал мне попробовать встречаться с женщинами. Я попробовал, отчитался перед ним, и оказалось, что он не имел в виду, чтобы я занимался с этими женщинами сексом. То есть оказалось, что я снова делал что-то не то. Но все это дало мне ясно понять, какова моя ориентация, каковы мои предпочтения.
Так что, когда я попал в колледж, я там уже был активистом. Но у меня не было чувства какой-либо духовной поддержки. Сама идея духовности была для меня пустыней, я не чувствовал связи ни с католичеством, ни с какой-то еще организованной религией, и в гей-сообществе тогда не было никакого ощущения духовности, если вообще можно было назвать нас сообществом.
«Может быть, это и есть божественная искра в нас?»
И в 24 года я встретил этого человека, Гарри Хэя. Я попал на слет Радикальных Фей, это был 1980 год, и, неожиданно для меня, там говорилось о том, что мы — особый народ, что у нас было определенное место на протяжении всей истории Вселенной, и что история, археология и антропология это показывают. Мы — наследники большого рода , у нас была важная роль в матриархальных религиях до того, как пришли патриархальные религии — может быть, три, четыре тысячи лет назад. И у этого человека, Гарри Хэя, были какие-то горы исследований, которые он провел сам. Он мог шикарно говорить, спонтанно, о том, что, может быть, мы были вот этим народом, а может быть, вот этими людьми, а может быть, частью вот этой группы в 1597-м году, или 1282-м, или 1010-м. И эта идея, что, может быть, у нас есть какое-то духовное происхождение, какое-то место во Вселенной, была для меня очень будоражащей.
Еще люди в этой группе задавали себе вопросы: что значит феминизм для мужчин? Мы до какой-то степени понимаем, какую мощную силу представляет собой феминизм для женщин, почему женщины вовлекаются в него. Но что он означает для нас, мужчин, если мы посмотрим на феминизм как на мировую идеологию? Другие мужчины в моей жизни никогда не задавали себе такие вопросы — ни гетеросексуалы, ни геи. Это были очень мощные обсуждения. В этой группе также говорили о политике. А еще они исследовали гендер. Например, надевали платья, но оставляли бороды, и в таком виде выходили на улицу — то, что называется gender bending или genderfuck. Это было не то, что я сам делал очень часто, но меня очень интересовали люди, которым было интересно нарушать правила и играть с гендером как спектром. В общем, я стал всерьез участвовать в жизни этой группы.
Мы проводили сердечные круги и немного говорили о них. Так вот, они не появились в готовом виде сразу с появлением Фей. Все началось с того, что все сидели в кругу и рассказывали свои истории: откуда ты, кто ты, как ты попал на этот слет? А потом это развилось в ритуальную форму, когда мы меньше сосредотачиваемся на сложных подробных рассказах и больше — на опыте нашего сердца. Таким образом, сообщество становилось глубже и глубже.
Даже были идеи, в этой группе, которая образовалась 39 лет назад, что, возможно, мы создадим какие-то санктуарии, купим свои собственные 50 акров земли, будем там жить, десять, пятнадцать или двадцать человек, и будем проводить там духовные ретриты. И земля даже была куплена. Есть участки в Вулф-Крике (Орегон), в Теннесси, во Франции и в Австралии, и австрийские и английские Феи собираются покупать землю. Все это, чтобы проводить ретриты, где мы сможем исследовать, медитировать и искать для себя ответы на вопросы: кто мы такие как популяция? По какой причине мы здесь, на этой планете? Что мы должны привнести в более широкое общество? Какова цель нашего пребывания здесь? Можно назвать это философскими вопросами — или духовными вопросами. Но вначале они звучали в отсутствии какой-либо духовной традиции, которая бы полностью нас принимала. Практически во всех духовных традициях квир-люди находятся где-то на задних рядах: “Да, окей, вы можете приходить к нам, но вы не можете практиковать свои практики, вы не можете проявлять свою сексуальность, вы не можете вступать в брак, не можете воспитывать детей, но, конечно, вы можете приходить в церковь, потому что вы грешники и нуждаетесь в этом”… Это доминирующая иудео-христианская перспектива. И в этом контексте Феи оказались группой людей, которые сказали: как насчет того, что, может быть, наша сексуальность, наш способ общаться друг с другом, наше эротическое притяжение — это часть божественной энергии в нас? Может быть, это и есть божественная искра в нас?
Эта идея все перевернула. Идея, что наша сексуальность — не просто “окей” или не греховна, а что она свята, священна, и что она — дверь в экстатическое, в божественное. Это было для меня очень захватывающей концепцией. И в то же время это было тем, что лично я переживал, видя вокруг себя людей, по-настоящему принимающих и любящих друга друга.
Когда ты находишься в группе из восьмидесяти, ста людей, которые по-настоящему от всего сердца принимают и поддерживают друг друга, и это нормальный, обычный способ взаимодействия, и это продолжается на ретрите в течение недели — это очень трансформирующий опыт. Он дает людям возможность пройти через эту дверь. Иногда это занимает определенное время, люди приезжают и первые пару дней дезориентированы: тут какие-то парни в платьях, здесь чуваки обнимаются, там пять человек голых… Для некоторых это оказывается слишком радикальным. Но многие люди со временем обнаруживают, что это их по-настоящему трогает, что они получают такой опыт принятия себя как квир-людей, какого у них никогда не было раньше. Я думаю, это именно то, почему это движение продолжает распространяться: оно затрагивает людей на очень глубоком уровне. Оно пришло в Европу, в Австралию, в Таиланд, и сейчас Радикальные феи появляются в Пекине. Оно помещает квир-людей в центр общества для его трансформации. Оно ставит вопрос: что, если мы находимся в центре, а не на краю? Вместо того, чтобы быть “другими”, что было бы, если бы мы были нормой, а остальное общество было “другими”? На что это было бы похоже?
В Америке, да, наверно, и в России, большинство квир-людей существуют только в квир-пространствах. В них это нормально — выражать свои чувства, взяться за руки, обнять или поцеловать кого-то. В этом пространстве можно быть только несколько часов в неделю. Это правда, что дома, за закрытыми дверями, у них есть свое личное пространство, но насколько они при этом часть сообщества? Ты можешь ощутить себя частью сообщества только в комьюнити-центре или в баре. Но когда ты попадаешь в такое пространство и проводишь там пять или десять дней подряд, происходит трансформация. Люди чувствуют себя совершенно по-другому после третьего, шестого, девятого дня. Они думают: Господи, я никогда не был в таком месте раньше. Я никогда не был в месте, где можно не только флиртовать с кем-то, а просто пойти на кухню и вместе готовить еду, и нет никакой спешки, никакой гонки с тем, чтобы скорее заполучить чей-то номер телефона, нет напряжения вокруг этого всего.
Именно поэтому эта группа оказалась для меня такой мощной. Я состою в ней уже 38 лет. Я живу в одном доме с еще двумя мужчинами, и к нам приезжают феи со всей страны и со всего мира. В Портленде сорок семей, члены которых определяют себя как радикальные феи, у каждого дома есть свое название. И это то, как мы создаем и усиливаем свое сообщество.
К Феям невозможно официально присоединиться, потому что это не иерархическая организация, они просто говорят: о, вы тоже Феи, давайте проведем завтра сердечный круг, давайте сделаем ретрит, давайте проведем первый в России ретрит. Каждая группа независима, и у ее членов разные причины собираться вместе. Сейчас, впервые за последние три-четыре года, проводятся специальные отдельные собрания для транс-людей, отдельные для цветных людей, иногда специальные собрания в тишине или посвященные театральным постановкам. Таким образом, они все разные, но узнаваемы по своему духу. Ритуалы создаются самими участниками.
«Я вынес из католичества чувство сострадания к людям»
Я думаю, то, что я вынес из католической, можно сказать, культуры, это чувство сострадания к людям. Я думаю, для большинства активно практикующих католиков это очень органично — пытаться быть хорошим и сострадательным человеком. Это чувство христианской добродетельности, которое состоит в том, чтобы любить своего ближнего. Но что касается ритуалов, я ничего по-настоящему оттуда не взял. Я по природе очень радикальный и антииерархичный человек. Я думаю, иерархия нужна в определенных ситуациях, но думаю также, что духовность сильно коррумпирована, особенно в католичестве. Когда мы смотрим на священников и епископов, живущих во дворцах и носящих всю эту маскарадную одежду, а потом они говорят плохие вещи про геев… Это просто не имеет смысла. Почему вы, например, говорите своим священникам, что они вообще не могут заниматься сексом, а потом они становятся консультантами по вопросам супружества? В общем, я не сильно вовлечен в жизнь католической церкви сейчас.
Но в течение 15 лет, что я занимался ВИЧ, я имел дело с огромным количеством священников и раввинов, потому что у нас был экзистенциальный кризис. Люди умирали, они сами были в кризисе, их семьи были в кризисе. Когда умирает человек, которому 25 или 30 лет, это действительно тяжело для окружающих. Так вот, я работал со священниками и раввинами, и это было нормально, потому что это была наша работа, и если они давали людям утешение, я никак не становился у них на пути. Я действительно верю, что истинная молитва или духовная практика может прийти откуда угодно. Я верю, что кто-то может быть религиозным человеком, ходить в католическую церковь каждый день, молиться, и это будет искренне, это будет работать, это будет настоящее для него. Но с иерархической стороной религии мне некомфортно, я чувствую себя угнетенным.
«Гетеросексуальные люди тоже могут жить духовной жизнью»
Да, идея, что квир-люди могут быть в центре, очень вдохновляет, но это может звучать как шовинизм, и это проблема. Некоторые начинают думать, что мы лучше, чем гетеросексуалы. Но у большинства такая глубокая внутренняя гомофобия, что это все-таки редкая проблема. К тому же я думаю, что когда люди начинают считать себя лучше других, это часто защитный механизм. Настоящая духовная сила, опыт смирения — это опыт того, что сила проходит через, сквозь тебя. Ты понимаешь, что ты связан с солнцем и звездами, и твоя сила состоит в том, что ты животное и ты жив сейчас, и ты умрешь. И когда я осознаю это, это очень смиряющий опыт. Мне 62 года, и я тут со всеми вами, тридцатилетними, красивыми, молодыми, сексуальными, а я, можно сказать, угасаю. И я силен, когда я понимаю свое место. И я в мире с тем, где я нахожусь, с мистерией смерти и мистерией рождения. Я на смиренном месте и на сильном месте одновременно. И если бы я не был в мире с какой-то частью этого, я был бы очень старым, одиноким и полным зависти. О, эта молодежь, на что она тратит свою молодость — и весь этот буллшит. Вместо этого я радуюсь их молодости, силе и витальности, и я готовлюсь к своей смерти, потому что я знаю, что она реальна. Это о том, чтобы быть в контакте с кругом жизни. Нет, я не думаю, что только геи могут быть духовными, гетеросексуальные люди тоже могут жить духовной жизнью.
Еще на эту тему:
- Эд Вулф: возможно, СПИД сначала пришел в квир-сообщество, чтобы мы могли показать всем, как заботиться об умирающих
- Киттридж Черри. Впервые я увидела радужный флаг в церкви
Следите за нашими новостями!